28.04.10
Сын Есенина. Учитель Буковского. Известный на всю Москву 60-х чудак-философ, отрицавший все и вся. Математик, доказавший формулы, которые до него считались недоказуемыми. Почему-то казалось, что такой человек для нашего брата-журналиста почти недосягаем. Я щиплю себя за руку, дабы убедиться, что действительно говорю с самим Есениным-Вольпиным.
О вас ходит много слухов и легенд. Хотя, прочитав недавно книгу Владимира Буковского "И возвращается ветер...", в которой он рассказывает, как вы боролись против закрытых процессов, дававших "сроки огромные антисоветчикам и отщепенцам", я понял, что все рассказанное о Есенине-Вольпине — не легенды вовсе, а быль. Вот, цитирую: "Однако наш заядлый законник Алик Есенин-Вольпин с раскрытым Кодексом в руках доказал охране, что приговор во всех случаях должен объявляться открыто. Алик был первым человеком в нашей жизни, всерьез говорившим о советских законах. Но мы все посмеивались над ним. Однако на конвойных солдат Алик со своим Кодексом произвел неожиданное впечатление, и ребят пустили послушать приговор..." Александр Сергеевич, кто вы больше — математик, философ, правозащитник или поэт?
— Главным делом своей жизни я считаю пересмотр теории доказательств в математике. Вам, наверное, известно имя Лобачевского. Так вот, я считаю себя его продолжателем. Этим делом, которым занимаюсь вот уже полвека, я очень увлечен. Кое-что мне удалось опубликовать, но многому еще предстоит увидеть свет. Что касается правозащитного движения, то когда я начинал, не было еще даже такого термина, как не было в обиходе и слова "диссидент". Таких, как я, в то время называли инакомыслящими. Ко мне такой ярлык приклеили из-за того, что я никогда не считал себя материалистом, марксистом, философом-ленинцем и т. д. Как, впрочем, никогда не говорил, что верю в Бога или в какую-нибудь другую сверхъестественную силу. Во всех процессах, полагал я, в том числе и в процессе общественного развития, можно чего-нибудь достичь, если исключить эфемерные базисные постулаты, проще говоря, ложь. Я пришел к твердому убеждению, что все наши беды — от лжи. Вот такие мои убеждения и привели к правозащитному движению. Еще со студенческой скамьи, а было это в суровые сталинские времена, начал изучать философию и стал философом-скептиком. Писал стихи, которые, мягко говоря, были очень далеки от образцов поэтического соцреализма. Все это вкупе и заставило власть занести меня в списки своих заклятых врагов. И меня упрятали. Правда, не за решетку, как многих моих друзей, а в сумасшедший дом. А после "лечения" сослали на пять лет в Караганду. От дальнейшего "путешествия" по сталинским "артекам" меня спасла только смерть вождя всех времен и народов. Уже через два месяца после смерти Сталина я вернулся в Москву. Началась хрущевская "оттепель". Я мог более-менее свободно жить и работать. Мне даже удалось передать на Запад рукопись под названием "Свободный философский трактат" и подборку стихов "Весенний лист", которую на Западе довольно халтурно выпустили в свет.
На Запад вас вынудили уехать после того, как трактат и стихи были опубликованы?
— Нет, я эмигрировал в 1972 году, в эпоху Леонида Ильича Брежнева, по "совету" лубянских начальников. Мне позвонили "товарищи" и настоятельно "намекнули", что можно уехать. Но я не бежал из страны стремглав, хотя с разрешения этих самых "товарищей" мог бы эмигрировать на два года раньше. Меня держало правозащитное движение, в частности совместная деятельность с академиком Сахаровым. В 1965 году, когда начался первый брежневский "накат" и арестовали Синявского и Даниэля, я повел казавшуюся многим бесплодной борьбу за открытость политических процессов и кое-чего в этой области достиг. 5 декабря 1965 года, в День советской Конституции, мы провели в Москве демонстрацию с требованием гласности суда над Синявским и Даниэлем. Мы добивались открытости политических судилищ, ибо были убеждены, что если суды станут публичными, их будет меньше — власть побоится судить людей лишь за их убеждения. Скажу вам честно, мне в ту пору было уже 40 лет, и я понимал, что изменить систему нам, кучке инакомыслящих, не удастся. Я считал, что людей сначала надо научить думать, а уже потом делать с ними большое дело переустройства гигантской системы. Я был уверен, что с недоучками мы снова зайдем в такой же тупик, в какой зашла наша страна и ее несчастный народ с недоучкой Лениным и особенно с недоучкой Сталиным. Недоучки — это очень опасные типы, они гораздо опаснее, чем просто безграмотные люди. Им, не познавшим глубин ни в одной области знания, нахватавшимся вершков, в какой-то момент начинает казаться, что учиться больше не надо, что их "великий" ум постиг истину и что они, и только они, знают, как все надо делать. Они страшно наглы и напористы, лишены чувства такта и комплекса неполноценности. Они прут, как танк, и с таким народом, как в России, который легко обмануть, увести в любые дебри, очень часто побеждают. Я в своей жизни всегда очень боялся недоучек и старался обходить их десятой дорогой. Станешь с таким "деятелем" спорить на какую-то тему, он слова не даст сказать. Они вообще не умеют слушать и тараторят без конца. Панически боятся действительно образованных людей и стараются с первых же минут задавить собеседника словесным потоком. Этим они доказывают сами себе, что тоже что-то знают и что-то умеют. Хотя фактически они — недоучки во всем. Это очень емкое слово для их характеристики.
В 1972 году вы приехали в Америку. Как она вас встретила, какими были первые впечатления?
— Сначала я попал в Европу и некоторое время разъезжал по европейским странам. Там был приглашен к сотрудничеству на "Радио "Свобода" и в газету "Русская мысль", которая издавалась в Париже. Тон в "русской" Европе задавала уже вымиравшая к тому времени, но все еще активная "белогвардейская" иммиграция. Я считал, что и без меня на Западе достаточно профессиональных борцов с коммунистической системой, и решил полностью отдаться научной деятельности. Хотя на досуге участвовал в некоторых передачах "Радио "Свобода" и в Италии, и позже в США. В 1972 году был приглашен на работу в университет города Баффало (штат Нью-Йорк). Но преподавал мало — переключился на чистую науку. В Америке мне очень помогли мои американские друзья, особенно Людмила Торн из Freedom Нouse. Мои же философские воззрения здесь были встречены неоднозначно. Америка — страна прагматичная, и ее устраивает придуманная еще древнегреческими философами модель мира. Я же предлагал альтернативные теории и старался распространять теорию скептицизма, что в Америке не очень популярно. Кстати, когда великий философ современности Бертран Рассел приехал в Америку, его очень холодно приняли. Его идеи были чужды прагматичной Америке, их здесь попросту не понимали. В этой стране я узнал и депрессии, и разочарования, и на велфере посидел (так в Америке называется программа социальной помощи малоимущим. — Авт.). Но все-таки я благодарен Америке. Живу — не бедствую. Хотел бы, чтобы в России профессура жила так, как я живу здесь. В личной жизни, правда, мне не повезло. Привез из России молодую особу, на 25 лет моложе меня, но она начала обрабатывать меня в религиозном духе. Я же не приемлю идеологического насилия. Верить или не верить в Бога — это очень личное решение. Когда его пытаются навязывать, это всегда вызывает протест. Тем более когда религиозные догмы навязывают убежденному атеисту. Теперь вот живу один. И блаженствую.
Александр Сергеевич, журналисты, наверное, "достают" вас расспросами о вашем знаменитом отце и одной из его возлюбленных — вашей матери?
— По рассказам мамы, отец видел меня. Незадолго до смерти он заходил к нам, подошел к детской кроватке и пристально посмотрел на меня, своего четвертого ребенка. Мне было тогда полтора года, и, к превеликому сожалению, рассказать в подробностях о той встрече я не могу. Что касается романа моей мамы Людмилы Вольпиной с Сергеем Есениным, то о нем можно прочитать в ее воспоминаниях. Роман этот состоял из двух частей. Первая — еще до его поездки с Айседорой Дункан за границу. Вторая — когда знаменитый поэт вернулся. Он возобновил встречи с мамой, хотя и ненадолго. Вот после этой второй части романа я как раз и родился. Когда мать забеременела и сказала об этом Есенину, он воздел руки к небу и воскликнул: "Что ты со мной делаешь?! У меня ведь уже есть трое детей..." Мама тогда знала только о двух его детях. После разрыва с Есениным она уехала в Питер. В этом городе мой отец, как известно, покончил с собой. Поэтому я не люблю "северную столицу" России. Моя мать умерла в Москве в 1998 году в возрасте 98 с половиной лет. Мне же сегодня только 79, так что я имею все основания полагать, что не все еще позади и не все еще прошло, как с белых яблонь дым. Меня часто спрашивают, дают ли о себе знать мои поэтические гены. Я писал стихи, некоторые из них опубликованы. Но не знаю, гены ли это. Скорее, желание сына Сергея Есенина тоже оставить после себя что-то поэтическое. Хотя я рано понял, что великого поэта из меня не получится и что мое призвание — философия и математика.
А какой, с точки зрения философа и математика, видится вам сегодняшняя Россия?
— То, что происходит сегодня в России, вызывает у меня и смех, и слезы. Зимой там замерзают целые регионы — это страшно. И вместе с тем, например, в том же Приморье уголь лежит на поверхности. При правильной организации дела можно обогреть не только этот край, но и полмира. Но ворье, дорвавшееся там до власти, занимается не подготовкой к отопительному сезону, а войной с конкурентами, личным обогащением, налаживанием связей с местной "братвой" и т. д. Я очень внимательно слежу за развитием событий в СНГ и сейчас начинаю понимать, почему Горбачев допустил в 1991 году путч. Он почувствовал, что сам не сможет справиться с гигантской страной, которая под грузом проблем начинала рушиться. То же самое произошло и с Ельциным. Он отрекся от "престола", осознав, что руководить такой многопроблемной страной у него не хватит ни сил, ни идей. Конечно, Горбачев сделал более значимое дело, чем Ельцин. Он фактически разрушил мировой коммунизм. Но сделал это не сознательно: просто он не мог противостоять тому мощному течению истории, которое подхватило СССР и понесло его на "скалы". Теперь Горби пытается предстать эдаким выдающимся деятелем современности, который разрушил, дескать, то, что создали Ленин и Сталин. Но это не так. Оно само разрушилось, а он изо всех сил пытался все удержать, но не смог. Вместе с Брежневым и двумя его последышами вымерла сталинская гвардия, которая умела держать в узде свою страну и в напряге — весь мир. Горбачев оказался слишком современным человеком, чтобы продолжить дело Ленина—Сталина.
А насколько "современен" Владимир Путин"?
— Трудно сказать. Уже почти заканчивается его первая каденция, но он по-прежнему остается "темной лошадкой". Многие сегодня говорят: "Бывший чекист ничего хорошего России не принесет". Я так не считаю. Да, он был в ЧК, шпионил в Германии. Но он поработал и у Собчака в Питере, а это хорошая школа. Он сможет что-то изменить и прекратить обвал России, если поймет: сегодня надо пытаться не удержать изо всех сил империю, которой Россия осталась и после развала СССР, а отдать отягощающие ее территории, то же Приморье, Калининградскую область, например, в аренду богатым странам. Не продавать их за бесценок, как в свое время бездумно продали Аляску, а отдать в аренду. Огромную ошибку делает Путин, продолжая войну в Чечне. Она может так измотать Россию, что, подобно Советскому Союзу после афганской войны, страна начнет рушиться, как карточный домик. Сегодня Россия, словно метастазами, поражена кризисами. Надо понять, что ради спасения русского народа, ради будущего надо пойти путем деинтеграции и "дать вольную" многим территориям. Со временем создастся что-то наподобие арабского мира — много государств, объединенных общим языком, историей, религией, культурой. При этом не надо бояться, что с развалом России-империи умрет и русская культура, русская нация. Этого не произойдет. А если силой удерживать сотни народов и огромные территории в Федерации, в которой они обречены замерзать, недоедать, сидеть у разбитого корыта, то все закончится крахом.
Большинство населения нашей бывшей родины, наоборот, считает: корень зла в том, что Горбачев и Ельцин развалили Советский Союз — великую страну, устройство которой было единственно приемлемым для людей, живущих на этой части суши.
— Без развала Союза не было бы и краха той системы. На этом фундаменте все держалось. Поэтому развал СССР — это огромное благо для народов бывшего Советского Союза и, прежде всего, для русского народа. Вы посмотрите: всюду, где к власти приходили коммунисты, начинались нищета, концлагеря и опускался "железный занавес". Возьмите Кубу и Северную Корею. Они отдалены друг от друга на тысячи километров, но раздрай очень похожий. Всюду, куда приходил коммунизм, начиналось нечто похожее. И наоборот, где коммунизма не было, люди начинали создавать нормальную жизнь. Возьмем, к примеру, Финляндию. Когда-то это была одна из самых отсталых провинций России, где жили чухонцы. Но ей повезло — Ленин согласился дать ей вольную. Украина же, где воткнутая в плодороднейшую землю палка дает через два месяца плоды, сегодня еле-еле сводит концы с концами, а холодная приполярная Финляндия процветает. Коммунистический режим сродни фашизму. При нем все держится на страхе, а запуганный человек не способен по-настоящему творить.
Но ведь Путин не считает себя коммунистом, его называют "лидером молодой российской демократии"...
— Ну назвать можно как угодно. А эпитет "молодая" можно было употреблять до 1993—1994 годов. Западная Германия за время, которое отделяет нас от 1991 года, сумела после войны превратить разоренную, лежащую в руинах страну в процветающее государство. Я думаю, Путин вряд ли сумеет что-то изменить, ибо ошибочно полагает, что на нем лежит великая миссия по собиранию российских земель. Он будет пытаться их собрать, но этим Россию не спасет. Дураки помешают. Кроме того, в России сильны "черная сотня", воры, которых почему-то стали называть олигархами, продажные попы. Им спасение России не нужно. Их устраивает хаос, разброд и шатания. В мутной воде им легко удить свою "рыбку". Если, повторяю, не будут предприняты какие-то радикальные меры, то Россию ждут серьезные передряги и, возможно, распад. Но чтобы в ХХІ веке Россия не превратилась в осколки, а трансформировалась в мозаику братских стран, надо уже сегодня думать, как безболезненно и постепенно пройти очень сложный период деинтеграции. Грядет время новых перемен, к которым Россию ведет сама история. А оно, это время, всегда очень паршивое.
Валентин ЛАБУНСКИЙ Нью-Йорк
Источник: telegrafua.com
