Борис Патон. Президент Национальной академии наук Украины, академик Российской академии наук: "По паспорту и в душе я - русский!"

11.12.08

27 ноября знаменитому ученому исполнилось 90 лет

Для Украины фамилия Патон звучит столь же звонко и знаково, как сам Киев, Днепр или Лавра. Может быть, я и преувеличиваю, но именно эти чувства испытывал я, когда ехал в Киев, чтобы встретиться с Борисом Евгеньевичем.

Мы знакомы давно, без малого полвека, но именно сейчас договорились поговорить о жизни и судьбе подробно, не спеша. Это было нужно мне как научному журналисту и литератору, который уже поднимался на многие "научные вершины", но на самой высокой из них еще не бывал.

Восхождение к любой вершине возможно с разных сторон. Как известно, на тот же Эверест ведут разные пути: одни - попроще, но уже исхоженные, другие - очень трудные, рискованные, а потому притягательные. Я не выбирал собственные маршруты восхождения, отдался потоку, что нес меня ввысь, а потому в наших беседах не следует искать иной смысл, чем тот, о котором идет разговор.

Для меня Борис Евгеньевич Патон всегда был, есть и будет "нашим" ученым, "моим" соотечественником, и это я подчеркиваю специально. А теперь в путь! Дорога на Эверест всегда трудна вне зависимости от того, каким маршрутом идут альпинисты...

Борис Евгеньевич сразу же предложил чай и кофе. Рассмеялся:

- Приехал однажды к нам Андрей Николаевич Туполев. Походил по лабораториям. Понравилось. А потом приходит в кабинет, садится за стол и просит подать чай. А у нас нет. Водка, коньяк, "горилка" есть, а чая нет. Так и говорю Туполеву: мол, нет чая! Он огорчился, даже чуть обиделся. От водки, конечно же, отказался... Прошло несколько месяцев, идет общее собрание Академии наук. Встречаемся там с Туполевым. А он публично: "Почему же ты мне чаю не дал?" Может, он и шутил, но мне стыдно стало... С тех пор у меня есть всегда и чай, и кофе, ну и все, что покрепче!..

На столе появились чашки с чаем. Я вспомнил, что точно так же мы сидели за этим столом вместе с корреспондентом "Правды" в Киеве Михаилом Одинцом. Только что случилась катастрофа в Чернобыле, и мы подробно говорили о том, что делают ученые Академии наук для ликвидации последствий аварии. В те тяжкие годы академик Б.Е. Патон регулярно выступал на страницах "Правды" - он всегда (впрочем, как и сейчас) с большим уважением относился к газете. Не припоминаю ни единого случая, чтобы он не откликнулся на ту или иную просьбу "Правды".

Я начал разговор так:

- Давно не был на Украине. Многое изменилось. Вот, к примеру, памятник напротив здания президиума академии поставили Грушевскому. Он ведь академиком здесь был?

- Главное, чтобы правильно и объективно оценивали прошлое. Воздается, к примеру, должное академику Лебедеву, который создал первую в континентальной Европе вычислительную машину. Он это сделал на Украине, и хорошо, что об этом помнят. Потом он уехал в Москву... Здесь широко отмечалось 100-летие со дня его рождения, но о другой - московской части его жизни - не упоминали. Так нельзя!

- Помнят и чтят Вернадского!

- А как же?! Он же бог в науке, а не только великий ученый. Но иногда его все-таки "слишком много", если можно так выразиться. Владимир Иванович - всюду! Проспект, библиотека, премии, значок академии и многое другое - все носит его имя. Около года он был президентом украинской академии, которую и создал. Человеком он был гениальным и энергичным, а потому везде оставлял яркий след. И, конечно же, в нашей науке.

- Ваш день рождения приходится на год рождения Академии наук Украины. Символическое совпадение, не правда ли?

- Все не так просто. Нигде раньше не писалось об истинной истории появления академии. А дело было таким образом... Гетман Скоропадский своим декретом учредил Академию наук Украины. И это было 27 ноября 1918 года. Но при Советской власти нашли постановление наркомата, в котором значилось, что академия создается в феврале 1919 года. Что и стало официальной датой. Так было до того, как рухнула Советская власть. И все вернулось на круги своя...

- Значит, сделали это в честь Патона!

- Меня все разыгрывают: мол, как могло случиться, что два дня рождения - 27 ноября 1918 года - совпали? И тогда я решил добавить еще и свою внучку, которая родилась в ночь с 26 на 27 ноября. Произошло это в 1984 году. Так что теперь в нашей семье 27 ноября большой день рождения!

- Патон - все-таки странная фамилия. Точнее - очень редкая. Как она появилась?

- Я и сам не знаю точно... Думаю, что повинен в этом Петр Великий. Он пригласил в Россию мастеровой люд из Европы. Мои предки строили корабли. А фамилия идет из Шотландии. По крайней мере, там много Патонов. Но они есть и в Америке. Разница только в том, что в одном случае пишется одно "т", а в другом - два. В 1960 году я был в Англии. Нас повезли в Глазго на завод. Мы встретились с главным инженером, и его фамилия была Патон. Забавно было... Где-то я читал, а может быть, и сам придумал - более глубокие корни у нас в Голландии...

- На Украине других Патонов нет?

- Не встречал.

- А в России?

- Раньше случалось встречать - родные сестры отца носили фамилию. Но то было раньше, а сейчас не встречаю. Однако госархив в Питере и церковь хранят документы, а значит, и историю. Мой отец родился в Ницце в семье русского консула. Крестили его там. Наши из института однажды поехали во Францию, попали в Ниццу и там нашли церковь, в которой за 1870 год сохранилась запись о рождении отца.

- Отец, насколько я знаю, критично относился к власти?

- До войны... Кстати, мост, который носит его имя в Киеве, начинался еще до войны. Уже тогда он думал о том, чтобы сделать его сварным. Однако помешала война. Уехали на Урал, где занимались танками.

- Это правда, что вы чуть не стали ленинградцем?

- Мне этот город очень нравился. Я там учился. Бывал на многих заводах. Думал, что после института останусь в Питере навсегда.

- И что же помешало?

- Война. Диплом мы защищали 22 июня. И вскоре я оказался на Урале. Институт электросварки был на территории Уралвагонзавода. С тех пор я уже навсегда с ним...

- А к Атомному проекту СССР вы не были привлечены?

- В то время - нет. Потом позвонил Юлий Борисович Харитон, привлек нас. Однако это было гораздо позже...

- В "атомной системе Берии" не работали?

- Нет. Однажды я попал к Игорю Васильевичу Курчатову. И связано это было с термоядом, с токомаком. Ему нужен был шар. Если это было нужно Курчатову, то выполнялось мгновенно. Меня вызвали в Москву. Я приехал к Курчатову. Принял он меня как родного, хотя до этого мы никогда не встречались. Рассказал, что его кабинет на втором этаже, но врачи ему запретили подниматься туда. И тогда ему сделали лифт... Он, как всегда, с прибаутками рассказал о том, что ему нужен шар. Я заверил, что сделаем. "А как?" - спрашивает. Я объясняю, что отштампуем две половинки, а потом их сварим. "А где же отштампуете?" - интересуется. Рассказываю, что у нас давние и добрые отношения с ЗИЛом, там директор Павел Дмитриевич Бородин. Курчатов смеется: "Это же мой приятель!" Поехал от Курчатова к Бородину, мы с ним тут же договорились. Но скоро Курчатов умер... Шар для установки мы все-таки сделали, но термояда пока нет, и неизвестно, когда он будет.

Кстати, в фантастику я попал, когда впервые побывал на предприятии у Сергея Павловича Королева. Это было, по-моему, в 1959 году. Он показал мне сборочный цех, корабль Гагарина... Потом я был у Королева несколько раз. Именно при нем начались наши совместные работы, в том числе и сварка в космосе. Он понимал, что она нужна для орбитальных полетов. При нем мы сделали первый аппарат, который запустили в 1969 году.

- Удается ли этот опыт использовать в земных условиях?

- Иногда. К примеру, антарктическая станция, которая опять-таки носит имя Вернадского. Подарили нам ее когда-то англичане. Туда нужно доставлять топливо. Необходимы емкости. А мы для космоса делали так называемые трансформируемые емкости, то есть складные конструкции. Мы сделали макет емкости для Антарктиды. Диаметр ее - четыре метра и длина - восемь метров. Осталось доставить эту емкость в Антарктиду, но для этого нужны деньги.

- Странная ситуация: нет денег, чтобы создавать новые технологии, а нет новых технологий - нет и денег. Получается замкнутый круг, не так ли?

- Это у нас. Ну а из-за океана не особенно нас привлекают, потому что понимают - нужно развивать свою науку и технику. Зачем им поддерживать конкурентов?! После развала Советского Союза американцы и европейцы давали деньги, потому что хотели удержать наших конструкторов и ученых. Да и надо было выяснить наши возможности. В первую очередь речь шла о военно-промышленном комплексе. А сейчас уже все известно. Зачем же им поддерживать нас?! Есть теперь разные фонды. В них, к примеру, работают вместе украинцы и американцы. Но результаты работ становятся их интеллектуальной собственностью.

- Неужели мы ничего не получили?

- Еще раз я убедился, насколько ошибочно мнение, что у них все хорошо, а наша организация науки никуда не годится. Мол, там в университетах делалась большая наука, а у американцев есть еще громадные национальные лаборатории. Это, мол, все, что нужно, а наше все - "буза". Это глубоко ошибочное представление. Нам стоило огромных усилий сохранить национальные академии наук, и это большая наша победа. Если мы допустим развал нашей системы организации науки, мы лишимся всего.

- Нельзя разрушать то, что существует триста лет!

- Вот именно! Но сколько же желающих, к сожалению, сделать это. У чиновников какой-то зуд к реформам, а на самом деле - стремление к разрушению. Они ведь ничего создавать не могут сами...

- Наука и власть. Они должны слышать друг друга?

- Безусловно. В том числе и в реформировании сферы науки и академий. Мы прекрасно понимаем, что без этого идти вперед нельзя. Следует искать новые формы организации научных исследований, внедрения достижений в практику, завершения оригинальных проектов. Эту работу надо делать. И не слушать западных экспертов, которые утверждают, что наука "не по карману" странам СНГ и поэтому ее надо сворачивать. Это не что иное, как борьба с конкурентами. К сожалению, некоторые высокопоставленные наши чиновники поддакивают им. Они не понимают или не хотят понимать, что мы можем лишиться специалистов, способных разбираться, что происходит в передовых научных лабораториях мира. Очень скоро в этом случае мы лишимся возможности адекватно оценивать новейшие научные идеи и результаты. Может ли неграмотный человек читать книгу? Особенно если она написана на иностранном языке?! Такие чиновники и зарубежные эксперты мечтают превратить нас в невежд и неучей.

- Почему вы считаете, что система академий наук в том виде, в котором они существуют в России и на Украине, рациональна?

- В начале 90-х годов на Академию наук была предпринята мощная атака: мол, академия - символ тоталитаризма, наследие Советской власти. Я доказывал и доказываю сейчас, что не нужно с порога отвергать то хорошее, что было в прошлом. В наших конкретных условиях не было никаких национальных лабораторий, крупных университетов, а на Западе и в Америке именно в них развивается наука. У нас же еще в период Сталина появились исследовательские институты в рамках Академии наук, и они стремительно развивались. Угробить нашу академию только ради того, чтобы копировать Запад, - это было бы преступлением! Уничтожить легко, здания институтов (а в Москве их много на Ленинском проспекте) приватизировать, и на этом можно было поставить на науке жирный крест.

- Но на Украине атака на академию и ее президента шла иначе?

- Нашлись доброхоты, которые пытались вернуть в нашу действительность те течения, которые шли при создании академии в начале прошлого века. Тогда Вернадский был за развитие естественнонаучных направлений в академии. Конечно, речь шла и о гуманитарных исследованиях, но все-таки они были на втором плане. Ну а другие настаивали, чтобы академия целиком была гуманитарной. Была принята позиция Вернадского, и он стал президентом. После распада СССР наши местные деятели вспомнили об этой дискуссии. Тем более что на пьедестал был поднят Грушевский, ему поставили памятник, а именно он вел споры с Вернадским. И уже в наше время попытались доказать, что Грушевский был прав и академия должна быть гуманитарной. Но всем было понятно: если бы такая точка зрения победила в начале XX века, то никакой академии на Украине не было бы... Впрочем, все это будировалось националистами: мол, и академия должна быть символом независимости Украины.

- Я не очень принимаю это слово. Я - полубелорус, полурусский. За "независимость" Белоруссии или России я должен выступать?!

- Я тоже этого не понимаю.

- А в паспорте что у вас значится?

- Русский.

- И ваши "борцы за независимость" с этим смирились?

- А что им остается?! Брат же был "украинцем". Паспортистка так ему записала, ну а он и не возражал - в то время это не имело никакого значения. С этой записью он и умер. Мне же записали "русский", вот и получилось при одном отце и одной матери один брат - русский, а второй - украинец.

- И за это вас в начале 90-х годов критиковали?

- Эти "шароварщики" изгалялись надо мной как могли! И особенно упрекали за то, что мы используем русский язык. Пришлось выступать на сессии Верховного Совета. Я сказал, что наука интернациональна. И как же на меня обрушились: мол, как я могу так говорить - ведь наука национальна! А я им отвечаю: есть языкознание, литература, и это национальная наука. А потом спрашиваю их о естественных науках и прошу показать мне русскую и украинскую таблицу умножения. В общем, в то время атаковали меня отчаянно...

- Но вы ведь очень крепкий человек, вас же согнуть невозможно?!

- Они об этом не знали... Я с 1953 года работаю директором Института электросварки, а с 62-го - президентом академии. Так вот, спрашивают: как же это так, что при всех советских вождях я оставался на своих должностях? А ответ простой: я работал. Вместе, конечно, со своим коллективом. И вожди понимали, что я вреда им не приношу, а польза от меня. Если же меня куда-то выгнать, то дело развалится.

- Наука - это все-таки мощь государства?

- Нет науки, нет государства... Об этом руководители любят говорить, но очень мало делают для укрепления и развития науки.

Источник: «Правда», 28.11.2008