|
31.03.13
Накануне ежегодной апрельской конференции НИУ ВШЭ мы публикуем прочитанную в рамках прошлой конфренции лекцию знаменитого американского экономиста и нобелевского лауреата Кеннета Эрроу (Kenneth Arrow). Премию он получил в 1972 г. (совместно с Джоном Хиксом) «за новаторский вклад в общую теорию равновесия и теорию благосостояния». Эрроу — одна из наиболее влиятельных фигур среди экономистов-теоретиков, занимающихся неоклассической экономической теорией. Особенно известен своими работами по социальной теории выбора и общей теории равновесия.
Краткое содержание
Основная задача лекции, сформулированная в самом начале, состоит в
том, чтобы показать, что исчерпывающая теория экономического поведения
невозможна. Иными словами, вопреки распространенной точке зрения,
коренящейся в стандартной экономической теории, нет и не может быть
инструмента, с помощью которого можно было бы безошибочно предсказывать
поведение рынка и целенаправленно влиять на него. Для того чтобы
обосновать эту позицию, Эрроу рассказывает о том, как работает система, о
которой идет речь.
Ключевую роль в функционировании экономики он отводит информации. При
этом он подчеркивает, что её роль важнее, чем роль цен на обычные
товары. Он также акцентирует тот момент, что информация во многом ведет
себя как товар, потому что её важные свойства — это редкость и ценность.
Но в то же время она по ряду признаков отличается от обычных товаров, и
именно это ограничивает «возможности применения стандартной модели,
описывающей рыночное распределение». Одна из ключевых особенностей, в
частности, заключается в том, что обычный товар продается один раз, а
одну и ту же информацию можно продавать снова и снова.
Скажем, в вопросах инвестирования важным фактором представляется
осведомленность о грядущих технических изменениях в той или иной
отрасли. Для того чтобы знать, куда вкладываться, инвестору нужно,
во-первых, знать, где такое намечается, во-вторых, представлять себе
сроки, в-третьих, понимать, как это скажется на ценообразовании
относительно конкурирующей продукции. Осведомленность у всех разная, но
так или иначе, ожидание технологического прогресса будет как-то влиять
на экономическое поведение. Технический прогресс, в свою очередь, - это
результат сложных комбинаций факторов, в числе которых не только
собственно научные исследования и разработки, но также и финансирование
тех или иных областей.
В идеале инвестору необходимо принимать во внимание все эти факторы,
но на практике это зависит от специфики распространения знаний. Тут
также следует учитывать, что кто-то узнает раньше, кто-то позже; кто-то в
больших подробностях, кто-то поверхностно. А это, в свою очередь,
зависит отчасти от того, кто сколько может заплатить за информацию. Но
перед тем, как заплатить, в любом случае придется на каком-то основании
сделать выбор — за что платить. Таким образом, полученная информация —
это не объективная данность, а предмет выбора, сделанного под влиянием
некоторых обстоятельств. Также важно то, что значительная часть
информации — это сведения о действиях людей, а эти действия тоже
совершались в условиях разной информированности.
Итак, с одной стороны есть неопределенность, с другой стороны —
преодоление этой неопределенности путем вложения в информацию. Чем
больше вложений, тем точнее информация и тем больше выгоды можно извлечь
из её приобретения. Чем меньше вложение — тем, наоборот,
соответственно, меньше вероятность, что эта информация позволит принять
правильное решение. А для того чтобы решить, стоит ли вкладываться,
нужно правильно вычислить эффективность вложений. По этому поводу Эрроу
рассказал, как цены сами по себе уже могут рассматриваться в качестве
информационных сигналов, как происходит вычисление (в том числе
спонтанно-рыночное: Парето в свое время назвал рынок мощной
вычислительной машиной) и каким образом распределение информации
осуществляется в моделях рыночного социализма.
Очертив теоретическую базу, Эрроу переходит к практическим примерам
циркулирования информации на рынке, иллюстрирующим то, как и в какой
мере рынки могут определять действия инвесторов. Практика выявляет
большое количество противоречивых моментов, обусловленных как раз тем,
что рыночное проведение полностью определяется такими факторами, как
неопределенность, информированность и изменения информации — в том числе
самые незначительные, но при этом способные в силу труднодоступности
весьма ощутимым образом сказываться на рынке.
Стенограмма лекции
Евгений Ясин:
Дорогие друзья, вам повезло, мне тоже. Сегодня у нас в гостях Кеннет
Эрроу, человек, которого мы все знаем с детства. Даже я. Можно сказать,
что наше научное мировоззрение в определенной степени формировалось под
влиянием этого человека. Даже тогда, когда вы читали другие книги, все
равно в них были ссылки, и вам объясняли, что Кеннет Эрроу сказал то-то и
то-то, что все мнения согласовать нельзя, и в этом состоит парадокс
Эрроу.
Основные слова про Эрроу скажет Фуад Тагиевич Алескеров, который,
по-моему, крестился у него, или я не знаю, что там было, но у них
какие-то интимные связи. Он скажет о заслугах, он все знает, что надо
сказать, а после этого мы послушаем Кеннета Эрроу, и это будет то слово,
которое мы запомним.
Передаю слово Фуаду Тагиевичу.
Фуад Алескеров:
Спасибо, Евгений Григорьевич. Я действительно тот человек, который,
можно сказать, с детства знает профессора Эрроу. Я первый раз
познакомился с ним в 1984 году, и с тех пор нахожусь под непрерывным
очарованием, так сказать, этого человека. Это не просто великий ученый,
но и человек, с которым просто приятно общаться всегда на любые темы. Я в
двух словах все-таки скажу о том, кто такой профессор Эрроу. Он
закончил Университет в Чикаго по прикладной математике, потом учился в
экономике, Хотеллинг пригласил его в экономику, и с тех пор такой
выдающийся вклад в самые разные разделы экономики был сделан профессором
Эрроу, и, наверное, трудно представить себе, в каких разделах экономики
он не работал и в каких разделах он не сделал фундаментальный вклад. Он
просто блестящий математик. Во время войны он работал по предсказанию
прогнозов погоды авиации союзников. Потом была знаменитая книга 1951
года, которая была переведена, но самое удивительное, что сегодня, как
оказалось, мы купили последние три экземпляра этой книги. Еще издадим.
Профессор Эрроу был в Москве в 1991 году как консультант МВФ, в 1992
году - на международной экономической ассоциации, и после этих многих
лет он приехал к нам, на нашу конференцию. Я считаю, что это
действительно, как Евгений Григорьевич сказал, большое счастье для всех
нас.
Еще одну вещь я добавлю. Когда пишешь в компьютере «Кеннет Эрроу»,
там получается очень много ссылок, а когда даешь команду загрузить все
это, говорят, что в компьютере столько места нет.
Кеннет Эрроу:
Для меня большая честь, что меня приняли в состав факультета этого
прекрасного института, вышедшего на международный уровень. Мне очень
приятно быть частью этого сообщества. Спасибо за лестные отзывы обо мне.
Теперь я перейду к теме своей лекции, в которой я буду рассматривать
информацию как экономический товар. Конечно, многие аспекты мне не
удастся затронуть в рамках одной лекции, но я хочу вызвать у аудитории
интерес к некоторым вопросам, связанным с этой темой.
Эта лекция задумана как каталог вопросов и точек зрения, которые в
совокупности выявляют серьезные проблемы в понятиях, предлагаемых нам
обычной экономической теорией. Не обещаю, что дам вам много интересных
ответов. Даже наоборот в каком-то смысле: я собираюсь говорить о том,
что исчерпывающая теория экономического поведения невозможна. В
частности, я утверждаю, что информация в экономике играет ключевую роль
для нашего понимания того, как это работает.
Сама по себе эта мысль может показаться очевидной и не стоящей
внимания. Однако я настаиваю, что процесс получения информации сложнее,
чем то, как его обычно понимают. В результате и последствия для
экономики сильно отличаются от того, как они представляются в
соответствии со стандартной экономической теорией. Этот подход может
предлагать какие-то объяснения в духе окказиональных отклонений в
поведении современной экономической системы, которое наблюдается на
протяжении двух последних столетий или даже дольше.
Кстати, одну вещь я понял еще будучи аспирантом (я имею в виду
времена, когда ваши родители, наверно, еще не родились, я был аспирантом
в 1940-1942 гг.). Тогда был самый разгар Великой депрессии (по крайней
мере, пока не началась война), и тема так называемых «экономических
циклов» - этот термин до сих пор используется – была крайне популярна.
Особенно ее любили в том университете, где был я (в Колумбийском).
Что мы видим? В течение многих лет, где-то прямо с окончания
наполеоновских войн, года с 1819, мы наблюдаем внезапные периоды упадка в
торговле. В прежних экономических системах таких явлений не бывало. А
теперь регулярно происходит спад.
Если вы посмотрите «Основания политической экономии»
(“Principles of Political Economy”) Джона Стюарта Милля, классическую
работу по экономике, написанную в середине XIX в., то вы найдете там
главу о коммерческом кризисе (это был очень расхожий термин). Там
описывается, что происходит, когда рушится финансовая система, и эти
описания очень похожи на современные. Конкретные формы воплощения,
конечно, очень отличались от нынешних, банковская система была иной,
ценные бумаги были другими, но в целом история поразительно знакомая.
Несомненно, вы все знаете, что я, будучи экономистом, посвятил
существенную часть времени проработке общей теории равновесия как
подхода к пониманию экономики. Когда я начинал, широко обсуждался вопрос
о встраивании момента неопределенности в общую теорию равновесия. Я
очень гордился тем, что придал ей формальную завершенность. В моей
модели экономические игроки заранее учитывают возможные случайные
события. Они не знают, что произойдет, но они знают, каковы будут
последствия в каждом возможном случае.
Таким образом, новости, конечно, будут сказываться на рынке, но они
не могут вызвать ситуацию, которая бы выходила из-под контроля.
Собственно, в дальнейшем я занимался тем, что опровергал значительную
часть своего труда. Я, конечно, всегда осознавал некоторые проблемы, и,
если внимательно читать мои работы, то в них заметны различные оговорки и
пояснения. Я не собираюсь посвящать эту лекцию защите своих трудов, я
просто делаю некоторые замечания о своих тогдашних рассуждениях. В этой
лекции я хочу подчеркнуть, что информация – это эндогенная часть
экономической системы.
Информация может принимать разные очертания и формы, но здесь есть
два важных момента. Первое: она играет существенную роль в том, в каком
направлении распределяются ресурсы – ее роль важнее, чем роль цен на
обычные товары. Второе: информация – сама по себе товар, так как она
одновременно характеризуется редкостью и ценностью, но она же обладает и
свойствами, отличающими ее от обычных товаров. Эти особые свойства
информации ограничивают возможности применения стандартной модели,
описывающей рыночное распределение.
Я начну со стандартного подхода экономической теории. Предположим,
потребители рациональны в том, что касается потребления и особенно в
том, что касается рисков. Фирмы максимально увеличивают доходы, хотя тут
требуется уточнение в контексте неопределенности. Существуют рынки, по
крайней мере, до тех пор, пока нет существенных препятствий к их
созданию. Равновесие рынка достигается при условии некой приемлемой
цены.
Я начну с этого и затем покажу, что тут не так. Как мы увидим, эта
программа ведет к неким заключениям, но также и к глубоким проблемам.
Именно на них мы хотим заострить наше внимание. Теперь, с учетом
сказанного, я хочу представить информацию в качестве явной экономической
переменной, которая управляется теми же силами, что и другие
репрезентации экономического выбора. Но я хочу подчеркнуть особенности
информации как товара. Чтобы показать значимость этого момента, я
расскажу о том, какими способами информация влияет на экономическую
систему.
Итак, переходим ко второй части лекции: Роли информации в экономической системе
То, что информация важна для экономики, может показаться само собой
разумеющимся. После работы Роберта Солоу (Robert Solow) стало очевидно,
что стимулом экономического прогресса становятся, в первую очередь,
подъемы осведомленности – так же мы думаем о технологическом прогрессе.
Это информация о трансформации товаров из одной формы в другую. Согласно
обычной неоклассической системе, они воплощаются во множествах
производственных возможностей. В самой простой версии это внешнее
изменение, которое обычно представлено экспоненциальным множителем в
некоторой части этой модели. Думаю, вы все хорошо представляете себе
подобные модели роста. Конечно, я должен отметить на правах сноски, что
бесконечный экспоненциальный рост невозможен, но он, предположительно,
может быть приближен к бесконечности.
Даже в этом простом случае есть или, по крайней мере, должны быть
осложнения. В конце концов, технические изменения происходят в
специфических отраслях. Например, в сталелитейной отрасли или в
информационной. Но когда это произойдет, изменятся относительные цены.
Если я собирался инвестировать в эту отрасль, я могу отложить это
инвестирование, чтобы в будущем использовать более значительный процесс.
Меня может беспокоить то, что конкурирующий продукт станет дешевле, так
что я не стану инвестировать прямо сейчас. Иными словами, ожидание
технического прогресса будет воздействовать на сегодняшнее экономическое
поведение.
Второе и даже более очевидное осложнение состоит в том, что
технический прогресс происходит не просто так. Они происходят в
результате соответствующих решений, которые требует больших затрат.
Некоторые склонны рассматривать технический прогресс как побочный эффект
научных исследований, которые сами по себе не направлены на получение
какой-то определенной технологии и, таким образом, представляются
внешним фактором. Если бы даже для науки такая формулировка была
адекватной (хотя она и тут не подходит), здесь всё равно требуются
большие расходы на проведение исследования и на разработки, необходимые
для того, чтобы новые технологические изобретения были надежными и
полезными.
Есть еще одна проблема, которая, конечно, имеет огромное значение для
понимания экономической истории и экономического развития. Это вопрос
распространения знаний. Ясно, что производственные функции различаются в
разные периоды времени, но точно так же они различаются от страны к
стране и даже от региона к региону в пределах одного и того же периода.
На самом деле они даже существенно различаются в разных фирмах одной и
той же страны.
Тот факт, что распространение знаний не происходит мгновенно,
нуждается в пояснениях. Несомненно, здесь действует множество факторов,
но один из них, несомненно, - это идея об интеллектуальной
собственности. Новые продуктивные идеи часто кому-то принадлежат. Но это
плохо сочетается с представлением о технологическом прогрессе как об
экзогенном феномене. Это значит, что фирма обладает правами на идею,
если она в нее вложилась. Есть и еще один фактор, замедляющий
распространение. Приобретение уже существующей информации само по себе
дорого обходится. Этот момент должен быть очевиден любому преподавателю,
который наблюдает, как его или ее студенты затрачивают большие усилия,
чтобы вникнуть в проблематику и понять материал курса. И, конечно,
преподаватели также помнят и свои студенческие времена. Да и вообще
чтение работы, написанной каким-то другим человеком, требует больших
умственных усилий и временных затрат.
Мы уже получили некоторые уроки, связанные с экономикой информации.
Первое. Информация, которую получает человек, не задана кем-то: это
предмет выбора. Второе. Информация сама по себе дорого стоит. Третье.
Информация бывает не только о предметном мире и его законах, но и о
действиях других людей. Действия других людей, в свою очередь, тоже
зависят от их осведомленности. Еще очевиднее то, что значительная часть
информации, находящейся в экономической системе, - это информация о
других людях в этой системе. Финансовый сектор, который теперь сильно
увеличился в размерах, - это преимущественно индустрия, основанная на
сборе информации о разных частях экономики и действующая в соответствии с
этими данными. Действия включают в себя покупку и продажу ценных бумаг,
но они не сводятся к тому, что обычно думают о рынках. Они также
включают в себя двухсторонние договоры — например, продление кредита
фирме (коммерческий кредит) или частным лицам (личные займы или
ипотечные кредиты).
Циклическую природу информации на рынке подробно описывал Оскар
Моргенштерн в своей работе 1934 г. Это было еще до того, как он стал
сотрудничать с Джоном фон Нейманом в разработке теории игр. Он
заинтересовался прогнозированием экономических циклов, так как он
возглавлял Австрийский институт изучения экономических циклов. Он стал
сомневаться в том, что такое прогнозирование возможно, потому что
осознал то, что мы только что наблюдали: что люди на самом деле
ретранслируют прогнозы других людей.
Примерно тогда же, в 1936 г., Джон Мейнард Кейнс в работе «Общая
теория занятости, процента и денег» сравнил рынок капитала с рекламной
кампанией, которую проводил один американский пивоваренный завод.
Кампания состояла в том, что участнику предлагались изображения шести
моделей из мира моды, и каждый участник должен был выбрать одно из них.
Участник получал приз, если его (ее) выбор набрал наибольшее количество
голосов. Понятно, что участник в результате должен был выбирать не то
изображение, которое он или она считал (а) самым красивым, а то,
которое, по его (ее) мнению, казалось самым красивым другим людям. Но,
опять же, понятно, что такой принцип ведет к бесконечному регрессу. И
Кейнс в итоге приходит к выводу, очень похожему на идею Моргенштерна:
рациональные прогнозы цикличны. Между прочим, Кейнс совершенно верно
заметил, что это хаотический процесс, что ситуация может измениться в
любой момент, и инвестирование, соответственно, находится в большой
неопределенности. Собственно, он заметил, что когда у вас есть такой
процесс, обусловливающий распределение средств, то вероятны большие
неожиданности.
Конечно, взаимная зависимость в прогнозировании не обязательно должна
вести к коллапсу системы. Общая теория равновесия показывает, что
существует способ поддержания равновесия. Но я вернусь к этому вопросу
чуть позже.
Третья часть. Рациональная теория приобретения информации
Как я уже сказал, информацию можно приобрести, а не просто получить.
Один из вариантов поведения в условиях неопределенности — это
приобретение информации. Когда вы думаете о неопределенности, вас
беспокоит, например, вопрос о том, сколько инвестировать или во что
инвестировать, о том, как диверсифицировать портфель инвестиций и т. п.
Но есть еще одна вещь, которую вы можете сделать, когда сталкиваетесь с
неопределенностью. Вы можете ее уменьшить путем приобретения информации.
Таким образом, рациональная теория приобретения информации может быть
(и была) выведена из общей теории поведения в условиях неопределенности.
Сейчас я скажу то, что вы и так уже знаете. Рациональное поведение в
условиях неопределенности обычно моделируется следующим образом. У людей
есть выбор из нескольких действий, например, возможности инвестирования
в разные рискованные проекты, и выбор приведет к неопределенному
результату, скажем, x. То есть результат зависит от факторов,
которые человек не контролирует, и о которых у него нет отчетливого
представления. Далее, гипотеза рационального действия постулирует, что у
людей есть функция полезности, U(x). И они выбирают действия, чтобы максимально увеличить ожидаемую выгоду от U(x).
В качестве теории это сформулировал известный математик Даниил Бернулли
в 1738 г., в работе, опубликованной в Санкт-Петербурге. Эта знаменитая
работа. Он, например, говорит о роли страхования. Там есть очень хороший
пассаж о так называемом морском страховании – на случай
кораблекрушения. Он объясняет, почему несмотря на то что человек,
покупая такую страховку, имеет отрицательный показатель ожидания выгоды,
это всё равно окупается, потому что он тем самым покрывает или хотя бы
сокращает риски, связанные с самим кораблем. Очень примечательное
наблюдение, которое не усваивалось экономикой почти 150 лет
(распространение вообще иногда происходит очень медленно).
Здесь мы должны рассмотреть приобретение информации как одно из
действий, которые может предпринять человек, берущий на себя риск
(наряду с покупкой страховки, например). Значительная часть нашего
анализа в условиях неопределенности связана с покупкой ценных бумаг со
случайными фьючерсными ценами и неопределенностью в плане выплат. Или
это анализ продукции с неопределенным выходом (например,
нефтеразработки), или механизмов для поддержания потребления в условиях
непредсказуемых перепадов дохода и благосостояния.
О чем бы ни шла речь, всегда можно с большой степенью достоверности
утверждать, что люди, сталкиваясь с неопределенностью, стараются
приобрести больше информации об этой неопределенности. Оптимальный выбор
информации особенно подробно изучался математиками-статистиками. Один
из простых методов — это выборка. Есть некий параметр, релевантный для
решений, которые принимает человек, но неизвестный ему. Это может быть,
например, средний ожидаемый доход от инвестиций в ценные бумаги. Мы
можем делать наблюдения, руководствуясь распределением вероятности,
зависящей от этого параметра. После того, как мы произведем эти
наблюдения, неопределенность, касающаяся этого параметра, обычно
уменьшается. Мы можем формализовать это изменение в состоянии
неопределенности, используя теорему Байеса. Предположим, наша первичная
неопределенность, касающаяся среднего ожидаемого дохода, представлена
распределением вероятности. Назовем это предшествующим распределением.
Затем, после того, как произведена выборка, теорема Байеса дает новое
распределение, которое мы можем назвать последующим распределением. Это и
есть распределение, которое используется при принятии решений об
оптимальном инвестировании. Легко показать, что при инвестировании
определенной суммы денег всегда лучше опираться на последующее
распределение.
Но, конечно, сама по себе выборка — дело дорогостоящее.
Статистический прототип — это приемочная выборка. Допустим, фирма
заказывает большую партию товара. Она может содержать брак. Проверять
все продукты затратно. Фирма берет выборку и проверяет все входящие в
нее товары. После этого она принимает решение о том, принять всю партию
или отказаться, принимая во внимание последующее распределение брака, а
также издержки и выгоду в результате принятия или отказа партии.
Дальше нужно решить, какого размера требуется выборка. Чем больше
выборка, тем меньше риск принять неправильное решение. Но и затраты
больше. Знакомая ситуация в экономике.
Что касается инвестиционного портфеля, человек может потратить часть
своих первоначальных финансов на исследование, а потом инвестировать
остальное на основании последующего распределения. Соответственно,
инвестор должен распределить свои финансы между несколькими
инструментами, в числе которых будут не только разные ценные бумаги, но и
информация. Тем не менее, между обычным спросом и спросом на информацию
есть разница. Информация обычно касается уровня ожидаемой доходности, а
не ее размеров. Соответственно, ее ценность для инвестора зависит от
того, какую сумму он инвестирует. Когда я инвестирую много денег, мне
выгодно приобретать информацию. А если я инвестирую совсем мало, то и
выгода от информации будет очень невелика. Поэтому разумно ожидать, что
те, у кого больше финансов, будут покупать больше информации, потому что
они могут инвестировать больше денег, и им важно, чтобы уровень
доходности от того, что они вложили, был в среднем выше. Есть люди,
которые могут вложить больше, и они купят больше информации, и,
следовательно, они могут принимать более точные решения относительно
своего инвестиционного портфеля или распределения средств, а значит, они
получат в среднем более высокий уровень дохода. Тому есть и
практические подтверждения. Более богатые люди получают более высокий
доход. Это утверждение, конечно, предполагает, что люди на рынке имеют
дело с разным распределением доходности, потому что у них разные объемы
информации.
Еще один вопрос состоит в том, где брать информацию. Есть разные
источники. Следовательно, нужно найти баланс между качеством информации и
ее стоимостью. Некоторые инвесторы любят использовать уже готовую и
доступную информацию — например, сделки на рынке, информация о котором
открыта (и данные регулярно обновляются), - вместо того чтобы искать
более точную, но менее доступную информацию. Они могут также
использовать информацию, исходящую от тех, с кем они поддерживают
отношения вне экономической сферы (я называю это эффектом сети, это
очень важно на рынке труда). С учетом всего этого понятно, что рынок не
отражает всей существующей информации и что информация, которую
используют разные стороны, не одинакова.
Четвертая часть
Теперь давайте рассмотрим рынок как информацию в теоретическом
аспекте. Я хочу обратиться к существенному пласту экономической
литературы, особенно прошлого века. Существует мнение, выражаемое в
разных формах, что рыночные цены сами по себе представляют собой
информацию. Эта идея находится где-то между метафорой и буквальностью.
Ранняя формулировка этой идеи встречается у Адама Смита, который говорит
о «невидимой руке рынка». Сразу же оговорюсь, что историки
экономической мысли много спорят о том, что имел в виду Смит. Контекст
этого пассажа немного необычен, потому что там проводится жесткое
разграничение между внутренними и внешними инвестициями. Я читал это
место очень внимательно и нахожу традиционную интерпретацию верной. Речь
там идет о том, что люди, ориентируясь на цены, стремятся к тому, что
эффективно на социальном, национальном уровне (это, кстати, не так
очевидно; некоторые серьезные авторы оспаривали такую трактовку). Каждый
инвестор стремится сделать как можно более выгодное вложение, в
результате чего увеличивается национальный доход. Понятно, что цены
используются как сигналы, но только в метафорическом смысле. Каждый
человек воспринимает цены как факты, но не анализирует их в порядке
статистической выборки. Иными словами, «невидимая рука» на самом деле
сливается с тем, что мы бы сегодня назвали «экономикой благосостояния».
Тогда получается, что конкурентное равновесие в каком-то смысле бывает
эффективно лишь тогда, когда оно выявляется в ходе постепенного
экономического анализа. То, что мы называем эффективностью по Парето.
Только Парето писал об этом через 125 лет после Смита. Так что у Смита
мы впервые встречаем отчетливую формулировку того, что вообще понимается
под эффективностью.
Один из рано обозначившихся аспектов этой проблематики — это вопрос
вычисления. Сколько ни давать определений, конкурентное равновесие — это
всё-таки решение довольно сложной системы уравнений. Парето фактически
сравнил рынок с компьютером. По крайней мере, во французском переводе
его важнейшей работы, «Учебника политической экономии», он использует в
применении к рынку слово “ordinateur”, которое сейчас во французском
языке означает «компьютер». (К сожалению, я не знаю итальянского, но я
могу читать по-французски.) Он превозносил рынок за то, что он, по его
мнению, был способен решать системы, намного превосходившие по сложности
возможности тогдашних вычислительных средств. Так как речь идет о 1904
г., под вычислительными средствами следует понимать карандаш и бумагу.
Идея о том, что цены могут передавать информацию в более буквальном
смысле, появилась в ходе анализа гипотетических социалистических систем.
К концу XIX в. социалистические партии имели уже значительное
представительство в европейских парламентах, и начались разговоры о том,
что к социализму можно прийти при помощи демократических процессов.
Отсюда возник вопрос о том, как социалистическая система могла бы
функционировать. Парето, который сам был либералом и противником
социализма, заинтересовался этим вопросом и посоветовал молодому
экономисту Энрико Бароне разработать модель социалистической экономики,
что он и сделал в 1906 г.
В этой модели центральная власть контролирует ресурсы; цены задаются
сверху, а фирмы и хозяйства заявляют о своем спросе и предложении в
соответствии с этими ценами. Цены варьируются до того момента, пока
предложение не становится равным спросу. Работа Бароне во многом уже
заключала в себе суть последовавшей дискуссии. Но этот труд оставался
неизвестным, пока его заново не открыл Хайек. Дискуссия стала
общественно значимой сразу после окончания Первой мировой войны,
особенно в Австрии, где перспектива социалистического переворота
казалась неминуемой.
Людвиг фон Мизес утверждал, что социалистическая система невозможна,
потому что в ней цены не управляют распределением ресурсов. Йозеф
Шумпетер, у которого взгляды настолько эксцентричны, что не умещаются в
обычные категории, очевидным образом не соглашался, и он попросил своего
студентку Клэр Тиш (Kläre Tisch) показать, каким образом система цен
могла бы передавать сигналы, - анализ, аналогичный работе, проделанной
Бароне, но Шумпетер ничего не знал о Бароне. В последующие 15-20 лет
начался бум статей по этой теме (причем авторы зачастую не знали о
существовании друг друга), которые иногда повторяли друг друга, а также
расширяли и проясняли процесс. Фридрих Хайек – пожалуй, самый известный
из этих авторов. Были также Джейкоб Маршак, Фред Тейлор (Fred Taylor,
американский экономист, не особенно знаменитый, но он был президентом
Американской экономической ассоциации). В середине 1920-х гг., очень
оживленный период, он написал президентское обращение о том, как следует
рассчитывать социалистическую экономику. Нельзя, конечно, не упомянуть
также известнейшего польского экономиста Оскара Ланге.
Ключевым моментом стали считать проблему стоимости вычислений и
информации. Централизованная система в буквальном смысле требует, чтобы
каждая фирма передавала всю имеющуюся у нее информацию центральной
власти, а это невозможно дорогостоящая операция. Рыночный социализм
пытался достичь оптимума с помощью итеративного метода, когда для
регулирования цен учитывалась только переданная информация о спросе и
предложении. Первым человеком (по крайней мере, я так считаю), который
полностью формализовал эти проблемы и сыграл огромную роль в прояснении
всей полемики, стал Леонид Гурвич. Его работа была опубликована в 1960
г. Гурвич умер несколько лет назад, он был моим хорошим другом.
Он, в частности, заострял внимание на том моменте, который был
ключевым, хотя и негласным требованием в дискуссии о рыночном
социализме. Он называл это принципом сохранения частного пространства.
Суть в том, что есть некий набор правил и есть некоторые сообщения.
Предполагалось, что каждая компания получает эти сообщения, а затем, на
основе этих сообщений и имеющейся у нее частной информации, она
рассылает новые сообщения. Таким образом, все сообщения исходят только
из некоего предопределенного пространства сообщений. Гурвич показывает,
что в условиях обычных допущений конкурентного равновесия такая ценовая
система в каком-то смысле была по меньшей мере столь же эффективна в
плане информации, как любая другая возможная система. Иными словами,
конкурентное равновесие, может быть эффективным. Не в привычном смысле
(по Парето), а с точки зрения объемов передаваемой информации.
Что касается рынка как информации и теории, то, по моему мнению,
представление о рыночной системе в целом как об информационном приборе в
дополнение ко всем прочим ее функциям на самом деле родилось благодаря
социальным противоречиям.
Часть пятая. Рынок как информация на практике
Теперь давайте обратимся к вопросу о том, до какой степени рынки
могут определять действия инвесторов. Затраты необходимы в настоящем, а
доходы ожидаются только в будущем. Какие рынки релевантны для
инвесторской деятельности? Их очень мало. Это, скажем, не мясо, не
одежда. Есть, конечно, рынки ценных бумаг, сюда я включаю сложные
финансовые инструменты, например, деривативы. Это обязательства выплаты
денег в будущем. Они не распределяют какие-то конкретные товары, но они
вообще распределяют товары по времени.
Но здесь встает занятный вопрос. Почему столько сделок? Должна быть
какая-то разница между покупателем и продавцом. Некоторые объяснения
отсылают к естественным фактам: люди находятся на разных стадиях
жизненного цикла. Старые люди продают свои ценные бумаги, выходя на
пенсию, молодые люди хранят их на будущее, а некоторым для каких-то
целей нужны наличные деньги. Но очевидно, что большинство транзакций
происходят вовсе не по этим причинам, а из-за разницы в ожиданиях,
которая соответствует тому, о чем мы уже говорили: у разных людей разная
информация. Рассмотрим несколько примеров.
Возьмем рынок пшеничных фьючерсов. Я нашел несколько превосходных
образцов анализа этих рынков, и они на самом деле не соответствуют
ожиданиям, с точки зрения стандартной теории, которую я не так давно
очертил. Рынок пшеничных фьючерсов по своей организованности практически
идеален. И, тем не менее, его поведение лишь отчасти отвечает основной
рыночной теории. Пшеницу в основном покупают мельничные предприятия,
чтобы делать из нее муку. Стандартная теория подсказывает, что для
уменьшения рисков мельники стремятся покупать пшеницу заранее, а
доставку ожидают во время урожая. Таким образом они избегают
неопределенности в плане цены, которую они должны заплатить. Как и
большинство людей, покупающих страховку, они в среднем готовы к
некоторым потерям. Они платят за ценовую определенность. Тогда следует
ожидать, что спекулянты, которые продают фьючерсы, получат прибыль. Они,
собственно, покупают урожай, когда он поступает на рынок, и затем
покрывают свои обязательства, получая прибыль от разницы между ценой во
время урожая и ценой, по которой они продавали заранее. Они
предполагают, что они участвуют на основании ожидаемой прибыли. Причем
прибыли достаточно большой, чтобы покрыть их риски.
Детальное исследование показало, что мельники, действительно,
проигрывали, в соответствии с прогнозами теории. Но спекулянты
разделялись на две категории. Одна состояла из людей, которые
действовали как посредники на рынке, но также торговали и сами по себе.
Они делали деньги. Эти суммы сопоставимы с зарплатой, которую бы они
получали, занимаясь чем-нибудь еще – например, на должности
вице-президента в банке. Другая группа была представлена аутсайдерами, а
не посредниками. Они в среднем теряли деньги. Как нам объяснить, почему
эти внешние спекулянты вообще вступали в игру? Они шли на риск, они
должны были бы получать прибыль, но по факту они несли убытки. Очевидно,
что информация, которой они располагали, была дефектной.
Отклонения от теории на других фьючерсных рынках еще более
впечатляющие. Посмотрите, например, на валютный рынок. Обычно покупку
иностранной валюты объясняют тем, что международная торговля не
производится моментально и что между поставкой и платежом может быть
некоторый временной промежуток. Скажем, курс доллара к рублю может
меняться в течение этого периода, и продавец, вероятно, захочет
застраховаться (hedge) от такой неопределенности. Это означает, что, по
идее, спрос на иностранную валюту за год должен быть приблизительно
равен мировому товарообмену. На самом деле транзакций раз в 300
больше. За один день транзакций будет примерно столько, сколько торговли
за год. Очевидно, что большинство этих транзакций происходят между
людьми, которые не пытаются защитить свои интересы конвенциональными
способами. Наоборот, эти рынки используются преимущественно для того,
чтобы на них состязались люди с разными ожиданиями и убеждениями.
А вот еще один пример, в котором видно, как поведение рынка фьючерсов
отклоняется от стандартной экономической теории. Это поведение обычной
фондовой биржи. Теоретически, цена акции должна быть дисконтирована по
отношению к ее дивидендам с учетом рисков. Это всё ориентировано на
очень отдаленное будущее и потому основывается на вещах, информация о
которых никак существенно не менялась. Тем не менее, изменения в
совокупном индексе фондовой биржи нивелирует все различия между
производствами. Совокупный индекс фондовой биржи меняется на 1%-2% в
день. Это нормально, это происходит постоянно. Опять же, это значит, что
информация, на которую опирается рыночная цена, крайне нестабильна.
Поведение рынков ценных бумаг и другие кредитные транзакции во время
нынешнего кризиса свидетельствуют о том, что адаптация к изменениям
информации осуществляется не очень эффективно. На самом деле и до того
был случай, который следовало бы учесть как предупреждение.
В 1998 г. один очень успешный хеджевый фонд столкнулся с проблемами.
Этот фонд функционировал за счет того, что скупал ценные бумаги на
деньги своих клиентов, но при этом делал очень небольшие отклонения от
нормального соотношения. Эти отклонения были так малы, что они приносили
очень небольшую прибыль, если инвесторы вкладывали свои собственные
деньги. Поэтому они занимали деньги. По факту 97% средств, инвестируемых
этим фондом, были заимствованными. Только 3% составляли деньги, которые
в него вкладывали клиенты. Когда у них не хватало дохода, они временно
не могли возвращать деньги. Сумма займа была так велика, что их
кредиторы и даже управляющий совет Федерального резерва сочли этот фонд
угрозой для безопасности кредиторов и, следовательно, для финансовой
системы в целом.
Труднее всего, собственно, объяснить поведение кредиторов. Они
отдавали большие деньги и при этом имели большой опыт выявления рисков.
Это не та обычная история о малоимущих, которые попадают в рискованные
схемы, которых они толком не понимают. Конечно, с этим фондом у них был
удачный опыт, и это было частью их информационного арсенала. Это
называется «управление долгосрочным капиталом» (LTCM, long-term capital
management). Много лет всё шло хорошо, доход был порядка 33% в год, и,
конечно, это было частью той информации, которую они использовали.
Именно такое положение дел в итоге приводило к тому, что если убытки и
были, то небольшие (чего нельзя сказать о самом фонде). Возможно, подвох
был как раз в этих хороших результатах, потому что из-за них кредиторы
теряли бдительность в дальнейшей биржевой игре.
И опять же, оказалось, что финансовый сектор не смог собрать
информацию так, чтобы стимулировать осторожность в этой часть рынка.
Стоящие за этим факты были достаточно ясны. Базовым мерилом стоимости
был жилищный рынок, в котором цены быстро росли. В финансовой прессе
было множество комментариев по поводу возможной нестабильности этого
подъема, так что финансовый рынок мог бы, по крайней мере, осознать
неопределенность этой ситуации и главный источник кредитования.
Аналогичным образом рынок и система кредитования, видимо, не были в
состоянии предусмотреть проблемы с греческим долгом. Опять же, почему
все эти банки с их аналитиками не понимали, что что-то идет не так?
Допустим, они не знали, что именно происходит в Греции, но они могли
хотя бы призвать греческое правительство к каким-то действиям.
Теперь я снова перейду от практических проблем к тому, как это сказывается на теории.
Часть шестая. Общее равновесие в применении к фьючерсным рынкам и неопределенность
В завершение своего выступления я хочу сделать краткий обзор теории
общего равновесия распределения в применении к нашей ситуации и в
условиях неопределенности. Я хочу снова рассмотреть вопрос о том, почему
рынки, о которых говорится в этой теории, не существуют и как это
проявляется в их экономическом поведении, из-за которого они не могут
существовать.
Кажется, Эрик Линдаль был первым, кто заметил, что теорию капитала
можно рассматривать как обычную (ordinary) теорию полезности и
равновесия в применении к товарам, к которым приписаны определенные даты
(скажем, сталь, которая будет поставляться в следующем году – это уже
иной товар, нежели сталь, которая поставляется сегодня). Равновесие
означает, что рынок для каждого товара и в каждый момент времени
саморегулируется. Линдаль впервые опубликовал свои соображения в Швеции в
1926 г. Это был не лучший способ для распространения идей, но, тем не
менее, статью в 1939 г. статью перевели на английский. Тогда же
аналогичный подход к теории капитала предложил Джон Хикс, но его подход
был частью гораздо более сложной и фундаментальной теории поведения
компаний и потребителей. Оказалось, что параллельная конструкция может
внести неопределенность в теорию общего равновесия.
В соответствии с общим подходом к теории вероятности, выдвинутой
Колмогоровым, мы говорим о состоянии природы, понимая под ним полное
описание мира или хотя бы тех его частей, который релевантны в данном
случае. В таком случае неопределенность будет представлена вероятностью
распределения с учетом природных состояний. Тогда мы можем
идентифицировать товар не только по дате, но и по состоянию природы.
Цена дома на пляже зависит от того, был ли ураган. Типичная рыночная
сделка, таким образом, была бы стремлением предоставить описанный товар в
определенный день, если возникнет определенное природное состояние. Я
предложил эту конструкцию в 1952 г., и позднее, в 1959 г., ее
существенно усовершенствовал Жерар Дебрё.
Тем не менее, ясно, что идея о существовании такой огромной группы
рынков весьма далека от действительности. Как мы уже наблюдали,
существует всего несколько таких рынков. Рынок возникает в том случае,
если в его создании есть некая взаимная выгода, соответственно мы должны
задаться вопросом, почему это так. Я буквально через минуту приведу
одно объяснение. Но еще мы можем спросить, каковы скрытые последствия
этого рыночного дефекта. Мы их уже видели. Он порождает потребность в
прогнозировании, которому сопутствуют все вышеупомянутые проблемы. Если
бы существовали рынки для всех будущих дат и для всех рисков, тогда
цены, по которым совершаются сделки, были бы уже известны, и не
требовалось бы никакой дополнительной информации.
Именно из-за того, что рынки сами не справляются, так важен поиск
информации. Но мы должны отметить, что в общем равновесии, которое
управляет временем и неопределенностью, невозможны никакие скрытые
информационные допущения. Давайте рассмотрим простейшую модель
равновесия во времени при условии сохранения частного пространства в том
смысле, который в это вкладывал Гурвич. Предположим, ни у кого нет
никакой неопределенности по поводу своего дохода в будущем. Тем не
менее, некоторые хотят преобразовать временной поток потребления во
временной поток дохода. Они, например, могут решить, что в период-1 они
будут давать деньги взаймы, а потом больше потреблять в период-2: в
сумме доход от периода-2 плюс выплаченные проценты от ссуды. Звучит
довольно прямолинейно, но откуда нам знать, даже в этом простом случае,
что заёмщик сможет или захочет вернуть деньги? Мы, конечно, можем
предусмотреть какое-нибудь взыскание – например, в случае невыплаты мы
будем считать заёмщика банкротом. Но что если заёмщик, потратив большую
часть средств за период-1, предпочтет банкротство?
Таким образом, даже если бы все соответствующие рынки существовали,
приобретение информации оставалось бы ценностью. В нашем случае –
информация о заёмщике (она нужна кредитору). Для банков выяснение
платёжеспособности своих потенциальных заёмщиков всегда было главной
частью их исследовательской деятельности. Также верно то, что
неопределенность и информационные затруднения могут препятствовать
формированию рынков. Посмотрите на рынок условных обязательств, о
котором мы уже говорили. Он может существовать только при том условии,
что все стороны осведомлены о состоянии природы. Это условие
распространяется на информацию, которой владеют экономические игроки,
участвующие в той или иной операции.
Мы подошли к одному из наиболее важных достижений экономической
теории за последние шестьдесят лет – к признанию того, что люди обладают
различной информацией. Появился даже термин «асимметричная информация»;
он включает в себя такие хорошо известные феномены, как риск
недобросовестности и неблагоприятный отбор. Это понятие очень важно для
того, чтобы понимать разнообразие различных полей, особенно тех, в
которых товары в значительной мере представлены информацией. Два хороших
примера: медицина/страхование и финансовые услуги. Понятно, что вы
идете к врачу, потому что он обладает информацией, которой не
располагаете вы.
У рынка не получается хорошо функционировать в таких обстоятельствах,
и это привело к тому, что появился целый класс литературы (обычно его
тематику описывают как механизмы распределения), посвященной созданию
стимулов – как правило, внутри компаний, - которые бы способствовали
улучшениям.
Наконец, в связи с этими модификациями общей теории равновесия, я
должен снова вернуться к вопросу приобретения информации. Для начала
предположим, что у каждого человека есть немного информации. Цена
растет, и этот рост отображает информированность каждого. Эта цена,
таким образом, транслирует что-то о том, какая информация имеется у
других людей. У меня есть определенные взгляды, я нахожу цену, которую
не ожидал увидеть; если это правда, значит другие люди, скорее всего,
что-то знают. Тогда я говорю: теперь вы можете использовать мою
информацию, учитывая информацию, содержащуюся в цене. После этого я могу
улучшить свое положение. Этот процесс повторяется, и вы, таким образом,
приходите к своего рода равновесию. Такой подход разрабатывали
несколько авторов.
А теперь предположим, что информация не выдается игрокам на рынке с
самого начала, а они сами должны ее выбирать. Они могут, например,
купить какую-то информацию и тем самым начать процесс. Но, как указывают
Гроссман и Стиглиц, если цена становится очень информативной, то
отдельным игрокам будет невыгодно покупать информацию. Однако если никто
не будет покупать информацию, то она никогда не будет встроена в
рыночную цену, и цена, соответственно, будет неинформативной. Это и есть
главное противоречие.
Наконец, часть седьмая. Множественные источники информации
Мы уже увидели, как важна информация для навигации по экономической
системе в отсутствие адекватных цен в применении к событиям, которые
должны произойти в будущем и, следовательно, содержат риск. Я хочу
сделать несколько простых замечаний, чтобы подчеркнуть вероятность того,
что изменения информации и убежденность могут сыграть огромную роль и
привести к довольно неожиданным и радикальным колебаниям экономической
активности, которым капиталистическая система была подвержена с самых
ранних этапов своего господства.
Первое замечание состоит в том, что информация, несмотря на то, что
это ценный, дорогостоящий и редкий товар, обладает рядом существенных
отличий от обычных товаров. Ее можно продать, но, тем не менее,
предыдущий владелец, продавший ее, продолжает ею обладать.
Первоначальный владелец может снова и снова ее продавать, и это ключевой
момент. Конечно, я могу ее продать, но я могу ее и купить. Поэтому
ровное поведение, которого мы обычно ожидаем от слаженного рынка, может
быть нарушено.
Второе: получение информации – это очень трудноуловимый процесс. В
сущности, мы делаем какие-то заключения на основании заключений,
сделанных другими. Хотя бы тот простой факт, что кто-то покупает мой
товар за цену, по которой я его предлагаю, сообщает мне что-то о его
осведомленности. Мы быстро сводимся к бесконечному регрессу. Здесь не
обязательно будет противоречие, но провести анализ не всегда возможно, и
нам приходится останавливаться на полпути. Анализ – это дорогостоящее
мероприятие. Все эти качества говорят о возможности избыточной реакции
на небольшие изменения в информации.
Я знаю, я не дал ответов на свои вопросы, но я надеюсь, что у кого-то
из вас это вызовет желание продолжить размышления о роли информации в
экономической системе. Спасибо.
Источник: www.polit.ru
|
