Наука и технологии |
Мечта о Форде14.08.07 Российская наука и крупный бизнес не находят общего языка. Бизнес утверждает, что уже готов инвестировать средства в фундаментальные научные исследования, если учёные объяснят, каких ждать результатов. Ученые ждут меценатов. ДЕНЕГ НЕТ Проблема финансирования исследований стоит перед российскими учёными крайне остро. Зарплата младшего научного сотрудника сегодня в редких НИИ превышает три тысячи рублей со всеми надбавками, а ставка лаборанта – 900 рублей, поэтому за лаборантов нередко работают доктора и профессора, которые тоже получают зарплату немногим выше минимальной. Между тем, именно с людей, с зарплаты учёных необходимо начинать финансирование любого исследования. Логика здесь простая: науку двигают мозги, даже самое дорогое оборудование, на котором некому работать, – бесполезно. Между тем, многие научные и образовательные учреждения не располагают и простейшим. В Историко-архивном институте, например, до сих пор работают на компьютерах, выпущенных в начале 90-х годов. Того же возраста техника стоит в Государственном музее Востока, и во многих других НИИ. Архив Российской академии наук недавно и вовсе был вынужден закрыть читальные залы: у дирекции нет денег, чтобы оплатить охрану. Говоря об объёмах сегодняшнего государственного финансирования научных учреждений, старший преподаватель кафедры источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУРоман Казаков привёл в пример Федеральную архивную службу, годового бюджета которой хватило ровно на ремонт здания петербургского архива. А архив Российской академии наук недавно и вовсе был вынужден закрыть читальные залы: у дирекции нет денег, чтобы оплатить охрану. Обвинения в бедственном положении науки учёные предъявляют, в основном, государству, которое, по словам Романа Казакова, «не понимает, как устроена наука, как она функционирует». Звучат упрёки и в адрес бизнеса, который, как полагает, например, аспирант Вычислительного Центра РАН Алексей Дробышевский, не даёт денег на фундаментальные исследования, потому что они ему просто не нужны. Насколько эти упреки справедливы? По данным Национального научного фонда (NSF) США, в прошлом году Соединенные Штаты затратили на финансирование всех научно-технических работ более 300 млрд. долларов. Из этой суммы: 26% поступили из федерального бюджета, 1% – из бюджетов штатов и муниципальных органов власти, около 2% составили собственные средства университетов и других организаций системы высшего образования. Основная же масса средств – 71% – была инвестирована промышленностью и бизнесом. Для сравнения, в России, самый крупный инвестор науки – государственный бюджет. На его долю приходится 60% средств, выделяемых науке. Доля же финансирования, поступающего из российского третьего сектора – частных фондов, других НКО, – находится в переделах статистической погрешности, отмечает Ирина Дежина, ведущий научный сотрудник Института экономики переходного периода, член Европейской ассоциации по изучению науки и технологий. «Фактически у нас работают не более десяти фондов, таких как Фонд Дмитрия Зимина «Династия», Благотворительный фонд Владимира Потанина, Алферовский фонд (академика Жореса Алферова), у которых годовые бюджеты на образование и науку колеблются от одного до двух миллионов долларов», – поясняет Ирина Дежина. ДЕНЬГИ ЕСТЬ Государство и бизнес сейчас подчеркивают, что сильная наука стране необходима. В апрельском послании Федеральному собранию Владимир Путин сделал акцент на необходимости создания «конкурентоспособной, основанной на интеллекте и знаниях экономики, такой экономики, где основным двигателем являются не темпы освоения природных ресурсов, а именно идеи, изобретения и умение быстрее других внедрять их в повседневную жизнь». Стремление властей перевести экономику с сырьевого пути развития на платформу интеллектуального потенциала страны вполне обосновано: многие эксперты, среди которых директор Института водных проблем РАН Виктор Данилов-Данильян, полагают, что российскую экономику, если она не будет диверсифицирована, через несколько десятилетий ожидает коллапс. У бизнеса иные задачи и приоритеты, чем у государства, но сильная наука ему также нужна, говорит Никита Масленников, директор Департамента ... как профинансировать исследовательский проект, если предложение сводится к: «Вы нам дайте деньги, а мы вам их освоим». Что вы нам взамен дадите, господа учёные? по информационной политике и связям с общественностью Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП): «Условия рыночной конкуренции сегодня таковы, что если предприятие не обновляет технологическое производство хотя бы раз в три года, оно не удержится на плаву. Как изменить технологический этап производства [работы, для выполнения которых требуются специальные технологии и оборудование] без внедрения технологических инноваций? Сотрудничество с учёными здесь необходимо, и бизнес готов за это платить». Сотрудничество бизнесменов с прикладными лабораториями действительно уже достаточно хорошо налажено, но, подчеркивает Масленников, предприниматели сейчас готовы инвестировать средства не только в прикладные, но и в фундаментальные исследования. Вопрос, в какие исследования и на каких условиях. НЕТ ДИАЛОГА – НЕ БУДЕТ И ИНВЕСТИЦИЙ Президент Международного фонда конверсии, генеральный директор ОАО «Концерн «Наноиндустрия» Михаил Ананянпятнадцать лет занимается внедрением наноразработок на российском и международном рынке и полагает, что низкая инвестиционная активность отечественного бизнеса – в значительной степени следствие недостаточной информированности российских промышленников о созданных российскими учёными технологиях и проводимых ими исследованиях. Никита Масленников согласен с ним, но уверен, что проблема не только в неинформированности: «Бизнес инвестирует деньги в конкретный проект, под определённый результат. Может российская наука сегодня предложить бизнесу для инвестиций какую-либо конкретику? Конкретные разработки у учёных, очевидно, есть и научные достижения тоже. Но бизнес их не видит. Российская наука в том виде, в каком она сегодня существует, не в состоянии предложить свои разработки рынку». «Мы бы хотели наладить диалог между бизнесом и наукой, – продолжает представитель промышленников. – Но как профинансировать исследовательский проект, если предложение сводится к «вы нам дайте деньги, а мы вам их освоим». Что вы нам взамен дадите, господа учёные? Что такое бизнес-план вы не знаете, что такое программное финансирование вы не знаете. Мы, к сожалению, говорим на разных языках». Это не подход, отвечают ученые, программные принципы еще можно приспособить к прикладным разработкам, но они совершенно не годятся ...Разговоры вроде: «мы вам денег дадим, а вы должны придумать что-нибудь, на наш взгляд, полезное», ни к чему не приведут. Фундаментальную науку надо финансировать безо всяких условий, иначе она угаснет..., если речь идет о финансировании фундаментальных исследований. «Разговоры вроде: мы вам денег дадим, а вы должны придумать что-нибудь, на наш взгляд, полезное, ни к чему не приведут,» – убежден Аркадий Савинецкий, доктор биологических наук, главный научный сотрудник ИПЭЭ РАН, заведующий лабораторией биогеоценологии и исторической экологии. – «Есть прикладная наука, а есть фундаментальная. И фундаментальную науку надо финансировать безо всяких условий, иначе она угаснет. А результат предсказуем. Когда была открыта радиоактивность, тоже говорили: Такая вещь! Жаль, что её никогда и ни к чему приспособить нельзя будет. Такой вот был нерыночный проект». Диалога не получается. Слишком разные цели ставят перед собой учёный и промышленник, одним движет интерес, исследовательский азарт, другой стремится заработать деньги, подводит итог историк Петр Прокудин: «Язык бизнеса – цифры, чёткие финансовые схемы. Бизнесмену необходим подробный бизнес-план, с указанием, что будет сделано, когда, как и какие результаты ожидаются. Этот план – гарантия инвестиций в конкретное исследование. Язык учёного – идея, эксперимент, постижение неизведанного; его «прибыль» не деньги, а познание». КАК ПРЕВРАТИТЬ ПОЗНАНИЕ В ПРИБЫЛЬ? «Я читал, что кто-то из известных американцев, Форд, кажется, открыл научную лабораторию, нанял учёных. Когда его стали спрашивать, чем эти люди в лаборатории занимаются, даёт ли он им какие-то задания, Форд ответил, что они – ученые, и он в их дела не суётся: они все равно что-нибудь придумают полезное, а он потом это будет использовать. Вот и все, в чём нуждается фундаментальная наука», – говорит Аркадий Савинецкий.
Согласимся, Форд был скорее прав, полагая, что рождение идеи, совершение открытия невозможно предсказать в бизнес-плане, хорошо, что финансовые возможности позволяли одному из первых в мире миллиардеров тратить деньги на неопределённость. Современные российские миллиардеры придерживаются более прагматичных взглядов. Пока ученые ждут новых фордов, они нашли два пути к выходу из сложившейся ситуации. Первый путь – радикальный. Не пытаясь наладить диалог с научным сообществом, промышленники и владельцы корпораций финансируют обучение новых специалистов для работы в корпоративных научных центрах. 28 корпоративных университетов готовят сейчас учёных специально для крупных компаний – технологов и материаловедов для «Норильского никеля», геологов и химиков для «Газпрома» и так далее. Эти специалисты будут не только разрабатывать новые технологии, но и понимать, какие научные разработки и направления будут востребованы рынком в ближайшей перспективе. Второй путь более гибкий. В РСПП полагают, что наладить диалог бизнеса и учёных возможно при помощи венчурных компаний, которые могут сыграть роль переводчиков. Никита Масленниковпоясняет: «Персонал этих компаний – люди, которые говорят на языке бизнеса, говорят о коммерциализации знаний, об инвестициях. Одновременно в фондах работают экспертные комитеты, члены которых говорят на языке науки: о технологиях и методах исследований. Венчурная компания, поэтому, способна стать своеобразным интерфейсом, посредником в нашем общении с учёными». Идею развития венчурных компаний, как посредников между бизнесом и промышленностью поддерживает и государство. По инициативе Минэкономразвития создаются проекты вроде ОАО «Российская венчурная компания» (РВК), предусматриваются пакеты налоговых льгот для венчурных инвесторов. Возможно, венчурные компании действительно покажут выход из сложившейся сейчас патовой ситуации. Однако вряд ли стоит надеяться, что с их помощью можно будет решить все проблемы финансирования фундаментальной науки. Заметим, что и бизнесмены готовят «своих» учёных, в основном по техническим дисциплинам и по наукам о жизни, и венчуристы имеют в виду, прежде всего, физику, химию и биологию, когда говорят о «конкретных результатах и технологиях». Отработав инвестиционные схемы на прикладных исследованиях и технологиях, бизнес рано или поздно сделает шаг навстречу фундаментальной науке, как сделал его Генри Форд. Прорыв к экономике знаний, ликвидация технической отсталости страны без этого невозможны: автомобиль или самолет не построишь, не располагая фундаментальными знаниями в области технических и точных наук. Не хочется никого пугать, но новейшая история ясно показывает: важно знать и то, куда этот самолет может полететь. Однако вопрос о том, когда бизнес и государство поймут, что необходимо финансировать также и фундаментальные гуманитарные исследования и инвестировать средства в науки о законах общественного устройства, пока остается открытым. Антон Иванов |
