Научное закрытие Академик Владимир Фортов утверждает, что Россия теряет целые научные направления

15.01.07

О болевых точках российской науки корреспондент «РГ» беседует с академиком-секретарем Отделения энергетики, машиностроения, механики и процессов управления Российской академии наук, академиком Владимиром Фортовым. 

Российская газета: Среди лавины рейтингов, опросов, персон, которыми обычно в конце года забиты все СМИ, практически незамеченными остались очень любопытные опросы студентов МГУ. Во все предыдущие годы они главным в науке называли поиск истины, причем были готовы ради этого даже на ограничения. И вот впервые студенты отдали предпочтение успеху. Социологи считают, что это тревожный знак. Ведь при такой жизненной установке меняется сама суть работы ученого. Ваше мнение?

Владимир Фортов: Среди ученых популярна такая история. Как-то королева Англии приехала в знаменитую Гринвичскую астрономическую лабораторию. Когда ей все показали, она спросила, а сколько получает главный астроном. Узнав, возмутилась: лакей, который приносит мне воду мыть руки, получает вдвое больше. Прикажу поднять зарплату в десять раз. Не надо, ответили ученые. Это привлечет в лаборатории людей, для которых важней деньги, а не истина. И тогда на науке можно ставить крест.

А если серьезно, то стоит прочитать ставшие недавно известными письма Петра Капицы к Сталину. Как вы думаете, что просил выдающийся ученый? Нет, не деньги. Просил простую вещь: относитесь к ученым с уважением. И тогда вы построите научную систему, которая будет работать хитрым образом, экономя большие средства. Вождь и его команда прислушались к этому совету, а страна здорово выиграла. Ученый в СССР поднялся в глазах общества на одну из самых верхних ступеней, в науку пошли лучшие умы страны. Престиж оказался мощным экономическим фактором. Ведь мы тратили на исследования в десять раз меньше, чем американцы, но вели работы по всему фронту науки. И получали результаты мирового уровня.

А что сегодня? Вот утром смотрю телевизор, там актер рассказывает, как будет встречать Новый год, какой будет есть салат и т.д. Но о том, что в этот же день юбилей у одного из известных наших ученых, нигде никто не сказал ни слова.

РГ: Ставшего в конце прошлого года абсолютным чемпионом мира по программированию студента МГУ Петра Митричева показали по нескольким американским телеканалам, но в России про него почти никто не слышал. Не зря Владимир Познер утверждает: если события нет на телевидении, его нет вообще.

Фортов: А вот если бы с этим парнем встретился и поздравил кто-то из наших высших руководителей, президент академии наук, представляете, какой был бы сигнал для молодых ученых. Так создается престиж науки.

А ведь делаются попытки даже имеющийся престиж всячески принизить. Вот в прошлом году выбрали новых академиков и членов-корреспондентов Российской академии наук, подавляющее большинство из них - специалисты мирового уровня. Кого-нибудь заинтересовали эти имена? Ничего подобного. Зато какой шум был поднят во многих СМИ вокруг нескольких олигархов и политиков, выставивших на выборах свои кандидатуры. Академию даже обвиняли, что она торгует вакансиями!

А сколько обвинений звучит в адрес РАН, что она, сдавая, кстати, на законных основаниях, в аренду помещения (всего 4 процента своих площадей!), якобы наживает огромные деньги или, как иногда пишут, «жирует на площадях, забыв о науке». Я сейчас не хочу обсуждать этот вопрос, о нем уже достаточно сказано, ситуацию многократно и исчерпывающе комментировало руководство РАН. 
Речь о другом. На самом деле подлинные болевые точки науки находятся совсем не здесь, и они, к сожалению, вне поля зрения общества. Их практически не обсуждают. Еще совсем недавно невозможно было даже представить, что в физике, энергетике, химии, других науках у нас будут целые направления, где наблюдается почти полный провал. Нет специалистов, которые могли бы не то чтобы подготовить научную статью в престижный журнал, но хотя бы понять, что там написано. Это касается, например, создания лазеров для термояда, работ по сверхнизким температурам. В стране разрушено научное приборостроение. Сегодня мы испытываем острейший дефицит специалистов, которые способны прочитать студентам лекции по парогазовым установкам, а ведь сейчас в энергетике это направление номер один.

Таких тревожных примеров становится все больше, но на это общество закрывает глаза, зато собственность РАН или те же выборы в академию не дают покоя многим мало причастным к науке людям.

РГ: Причина отставания, очевидно, в том, что нет денег на развитие новых направлений?

Фортов: В том-то и дело, что деньги в науку пошли, и немалые. Парадокс в том, что их все трудней осваивать. Да-да, не удивляйтесь. Высококлассных специалистов либо просто нет в стране, либо они уже, увы, ушли из жизни. А молодежь в науку, к сожалению, не стремится.

РГ: Но ведь начавшаяся реформа науки для того и затеяна, чтобы привлечь в нее молодежь. Обещано, что уже в следующем году средняя зарплата в РАН достигнет 1000 долларов. Неужели и это не стимул для молодых людей пойти в науку?

Фортов: Повышение зарплаты - это, безусловно, важнейший шаг реформы. Но на них жилье в крупных городах не купишь. Надо делать следующие шаги. Скажем, у себя в Институте теплофизики экстремальных состояний я уже сейчас в некоторых научных направлениях плачу 1000 долларов, и все равно сотрудники уезжают за границу, уходят в бизнес. Словом, повысив зарплату, мы в науке заметно улучшим ситуацию, но надо двигаться дальше.

Кроме того, для настоящего ученого есть стимулы не менее важные, чем зарплата. Это возможность с максимальной отдачей реализовать свой талант. У Ландау была своя шкала «по достижениям». В ней разница между каждой новой ступенькой составляла десять раз. Например, высшую занимал один Эйнштейн, вторую - Бор, Гейзенберг, Шредингер, Дирак, а себя и еще нескольких физиков Ландау ставил на третью.

Так вот ученый должен расти в соответствии со своим талантом и интеллектом. Как только появляются по-настоящему первоклассные работы молодого автора, его сразу же надо продвигать, не ожидая, когда он достигнет зрелого возраста. Нам необходимы молодые члены-корреспонденты и академики, молодые заведующие лабораториями и директора институтов.

А для этого надо, чтобы руководители, достигшие преклонного возраста, не боялись уходить на пенсию и освобождали места для перспективной молодежи. Но сегодня пенсия составляет три с лишним тысячи рублей. Кто же добровольно согласится уйти? И у руководства РАН рука не поднимется отправить на такие деньги известного ученого.

РГ: В общем, как ни крути, все упирается в деньги. Но как вы тогда объясните такой феномен. На 78 институтов, входящих в германское Общество Макса Планка, с которым вы активно сотрудничаете, выделяется денег меньше, чем имеет один крупный американский университет, скажем, Йельский или Стэнфордский. Однако по индексу цитирования и числу публикаций в ведущих журналах мира Общество Макса Планка их опережает. В чем секрет?

Фортов: Там как раз и создана очень продуманная система управления наукой. Например, немцы со свойственной им педантичностью отправляют на пенсию даже выдающихся людей, если они достигли определенного возраста. Но на достойную пенсию! И, что важно, после выхода на пенсию не препятствуют их научной работе в родном институте.

И конечно, любого ученого из России поражает действующая там очень жесткая система оценки работы научных коллективов. Представляете, со всего мира к вам в институт раз в пять лет приезжает команда научных асов и начинает дотошно изучать вашу научную тематику. Для директора это почти предынфарктные переживания.

А каковы критерии оценки? Вы должны доказать международным экспертам, а не чиновникам, тянут ли, хотя бы в перспективе, данные исследования на Нобелевскую премию или нет. Вот такой подход к науке в Обществе Макса Планка.

Я сам много раз был в числе экспертов, наблюдал все это изнутри и, честно говоря, не очень понимаю, как они сумели создать такую принципиальную атмосферу. Ведь все интеллигентные люди, прекрасно знают друг друга, но чтобы «топить» коллег, закрывать институты своими руками... Жестко, но это и есть правильная организация науки. Мы от этого пока далеки. Вот что надо обсуждать, заботясь, как сделать науку эффективной. А у нас все озабочены собственностью академии.

РГ: После долгих споров, даже скандалов недавно наконец приняты поправки в закон о науке. Многие ученые относятся к нему неоднозначно, некоторые даже считают, что он может нанести немалый вред. Ваше мнение?

Фортов: Внесенные недавно поправки к закону - результат сложной работы. Некоторые исходные идеи, выдвигавшиеся и минобрнауки и РАН, были экстремальными и неприемлемыми. Сейчас найден неплохой компромисс. Наверное, обе стороны поняли, как говорил Марк Аврелий, что в споре виноват умнейший. Компромисс достигну т, закон надо выполнять.

К сожалению, несмотря на все принимаемые меры, на рост финансирования, изменения идут очень медленно и нерешительно. А главное, их мало чувствуют те, кто работает в институтах и в лабораториях. Кроме того, очень тревожит, что происходит резкое усиление бюрократии. Количество требуемых отчетов, бумаг растет как снежный ком.

Чтобы получить деньги на три года, от нас требуют излишне детализированный план. Но это, мягко говоря, странно. Как можно предсказать, что будет в фундаментальной науке через три года? В том-то и ее прелесть, что появляется что-то новое, и мы меняем тематику, методы, направления поиска. Или надо что-то купить на сумму более 60 тысяч рублей. Так вот для этого необходимо провести тендер, собрать комиссию. Представляете, насколько у нас не доверяют ученому, его репутации, его доброму имени. Получается, что работает презумпция виновности.

На Западе, где деньги считать умеют, совсем иная картина. В научном мире все знают, кто есть кто. Чем вы выше находитесь в научной иерархии, тем к вам больше доверия. Если говорите, что нужен такой-то прибор, то вам достаточно заполнить один листок бумаги. Деньги дают под имя.

Для нашего чиновника нет научных авторитетов, ему кажется, что ученый только и думает, как бы урвать деньги, а потому обкладывает их выдачу массой условий. Но ведь это отрывает людей от настоящей работы, мешает делу. Недавно я читал мемуары министра вооружений Германии Альберта Шпеера. Он пишет, что американцы и англичане во время войны сделали глупость, разбомбив здание министерства экономики. После этого стало работать намного проще, дела сразу пошли вверх.

РГ: Согласно закону о науке теперь устав РАН будет утверждаться правительством. Сейчас в академии работает комиссия, которая разрабатывает новый устав. Что, на ваш взгляд, в нем должно быть обязательно?

Фортов: Конечно, необходима ротация кадров. Президент академии, вице-президенты, академики-секретари отделений, члены президиума не должны работать больше двух сроков подряд. Каждый обязан знать: если сегодня он занимает место в высоком кабинете, то завтра будет сидеть в приемной. И это очень важно, это действует на людей. Иначе - застой, стагнация, коррупция, бюрократизм. Иначе люди будут всеми силами держаться за кресло.

Кроме того, никто из высших руководителей РАН не должен отрываться от науки, от особой среды научного поиска. А это неизбежно происходит с тем, кто надолго садится в кресло администратора. 
Но самое главное в академической науке - демократизм. Этот принцип выработан научным сообществом за несколько столетий и берет свое начало со средневековых университетов. Мы в академии всех выбираем, никого не назначаем, ведем широкие дискуссии по многим вопросам, и это только помогает делу. Такой стиль надо обязательно сохранить. 

Юрий Медведев 

Источник: «Российская газета»