02.09.09
У нас появились люди, которые прониклись идеологией инновационного бизнеса. И у них достаточно квалификации для того, чтобы эту идеологию воплотить в жизнь. А значит, в Академгородке можно решить задачу по построению инновационного бизнеса на мировом уровне
Интерес к инновациям в последнее время возрос. Необходимость развития инновационного бизнеса часто обсуждают первые лица страны и региона. Как правило, говорят, что инновации — это билет в будущее. Но на практике дела обстоят не так гладко, как хотелось бы. О состоянии инновационного бизнеса, перспективах развития и роли технопарка рассуждают директор ОАО «Технопарк Новосибирского Академгородка» Дмитрий Верховод, заместитель директора по науке ООО «Унискан» Андрей Брызгалов, руководитель проекта «Центр Технологического Обеспечения» технопарка Андрей Федоренко.
— Федеральные и региональные власти в последнее время много говорят о необходимости поддерживать инновационный бизнес, интерес к которому в СМИ после этих заявлений вырос. А что сейчас представляет собой инновационный бизнес и каково его состояние?
Андрей Брызгалов (А.Б.): — Прежде всего, надо отметить, что до недавнего времени многие путали науку с инновациями, что не одно и то же. Наука ориентирована на приобретение знаний, а деньги получают за новые сущности. Цели и задачи, структура и кадры академической науки не дают ей возможности делать новые сущности. Поэтому в те недалекие времена, когда считалось, что инновациями должна заниматься большая наука, инновационный бизнес, по сути, жил своей жизнью. Совершенно незаметной для окружающих. В Академгородке, в частности, Сибирское отделение РАН было само по себе, а инноваторы — сами по себе.
— Надеюсь, хоть не мешали друг другу?
А. Б.: — Мешали, но опосредованно.
Андрей Федоренко (А. Ф.): — СО РАН не ставило задачу испортить жизнь инновационному бизнесу.
А. Б.: — Конечно, такой цели не было, СО РАН мешало в другом смысле. В стране много потенциальных заказчиков в области инноваций. Но они, по большому счету, видели Академгородок исключительно через призму СО РАН.
Дмитрий Верховод (Д. В.): — В общем, до недавнего времени инновационный бизнес развивался, но при этом оставался в тени СО РАН. Это были параллельные миры, и никто не позиционировал инновационный бизнес…
А. Ф.: — Как самостоятельную сущность. Из-за путаницы, из-за непонимания различий между инновациями и наукой об Академгородке сложилось негативное мнение. Заказчики из бизнес-структур пытались наладить отношения и заключить контракты с учеными. Но из-за того, что ученые обычно оказывались не готовы решать проблемы заказчика, не пытались понять, что ему на самом деле надо, бизнесмены получали от них не товар или его прототип, а отчет о проделанной работе.
Впоследствии выяснялось, что вещь, сделанная согласно рекомендациям в отчете, либо не работает, либо работает не так, как надо, и что-то нужно переделать. А у ученых через некоторое время, например, менялись приоритеты, и проект просто переставал их интересовать. И постепенно у бизнес-структур сложилось мнение, что мужики-то в Академгородке умные, но вот путного и практичного с ними ничего сделать нельзя.
Д. В.: — Можно поспорить. Возвращаясь к вопросу, в последнее время благодаря деятельности ассоциаций («СибАкадемИнновация» и «СибАкадемСофт») и косвенно технопарку, у власти появился интерес к инновационному бизнесу. Точнее, у власти появилось понимание того, что инновационный бизнес нельзя полностью отождествлять с академической наукой.
— В чем разница между инновационным бизнесом в странах с развитой экономикой и в России?
А. Б.: — Инновационный бизнес там существует давно, и методом проб и ошибок удалось определить, в какой среде он должен жить. Эту среду создают государство и частный капитал.
Во всем мире финансовой основой инновационного бизнеса является венчурный бизнес, потому что другого способа попадания инноваций в промышленность нет. Кроме того, нужна инфраструктура, иначе каждое предприятие будет вынуждено построить инфраструктуру себе, что невозможно на практике.
— Так устроено там, а что сейчас происходит у нас?
А. Б.: — Венчурный бизнес в России уже существует. Например, в ретейле продаются и покупаются не просто магазины, но целые торговые сети. Но при этом не было венчурного бизнеса в инновациях.
— А как же бизнес-ангелы?
А. Б.: — Да, есть бизнес-ангелы, но они не системная вещь, на экономику влияют слабо. Бизнес-ангелы — это, по большому счету, эмоции.
А. Ф.: — Хорошо сказано, действительно — эмоции. Американцы этот источник инвестиций для начинающих инноваторов, куда входят и бизнес-ангелы, называют «Трипл Эф» (Triple-F — Friends, Family & Fools) — то есть деньги дают друзья, семья и такие же ненормальные.
А. Б.: — В последние годы выросли венчурные бизнесмены, которые решили перенести свой опыт на инновации. Кроме того, в руководстве государства появились люди, которые поняли идеологию инновационного бизнеса и увидели связку интересов государства и этого бизнеса. Еще одним плюсом стал тот факт, что академическая наука решила дистанцироваться от игры на поле инноваций. Поэтому инновационный бизнес стал реалистичным и понятным бизнес-сообществу. И наконец, случился кризис.
Все упомянутые обстоятельства привели к кардинальному скачку. Скачок состоит в том, что появились люди, которые прониклись идеологией инновационного бизнеса и у которых достаточно квалификации для того, чтобы эту идеологию воплотить в жизнь. То есть в бизнес-сообществе появилась достаточно большая группа людей, которая решила поставить на инновации. И, в общем, звезды сложились так, что в Академгородке можно решить задачу по построению инновационного бизнеса на мировом уровне.
— То есть главная задача технопарка новосибирского Академгородка состоит в том, чтобы помочь инноваторам инфраструктурой, соответствующей упомянутому мировому уровню?
Д. В.: — Технопарк, выражаясь образно, ось, на которую нанизываются составные части: инженерная инфраструктура, инфраструктура в виде имущественного комплекса и в виде технологических центров.
К примеру, в РОСНАНО при анализе заявок сделали вывод, что минимум 80 процентов финансирования проекта составляет инфраструктура: офисные и производственные помещения, оборудование, технологии, чтобы начать производить товар. А также затраты на сопутствующие вещи типа патентования, маркетинга и так далее. Даже если у РОСНАНО есть возможность в рамках каждого проекта профинансировать эти 80 процентов затрат, то совершенно ясно, что приобретенное оборудование в каждом отдельном проекте на полную мощность использоваться не будет.
А. Б.: — С одной стороны, всего оборудования не купишь, так как много чего надо, а с другой — то, что купишь, будет загружено импульсно. И что с ним потом делать?
Д. В.: — И, скажем, проинвестировав 10 проектов, то есть 10 отдельных инфраструктур, позже столкнешься с тем, что денег вложено много, а эффект от них маленький.
Для того чтобы помочь инновационному бизнесу выйти на новый уровень, нужно решить первую задачу — создать общую инфраструктуру.
— Может, поэтому, столкнувшись с этой проблемой, в РОСНАНО решили создавать нанофабы? Кстати, насколько похожи нанофабы Чубайса и технопарки?
Д. В.: — Сходство есть, но они все же отличаются друг от друга.
А. Б.: — Как «Жигули» от «Тойоты». Колеса тоже четыре, но дьявол в деталях.
Проблема в том, что автор концепции нанофабов попытался механически перенести американскую модель на Россию, не приняв во внимание нашу специфику.
Д. В.: — Откуда возникла идея нанофабов? Столкнувшись с теми же проблемами, которые возникли у нас, у неглупых людей из РОСНАНО возникло понимание, что уйти от инфраструктуры они не смогут. Но напомню, что идеология РОСНАНО в том, что в основном они должны финансировать крупные производства. И если в России были бы готовые разработки со своим рынком, не только на уровне прототипов и мелких серий, то тогда ведомство Чубайса не стало бы задумываться о нанофабах. Вся проблема в том, что проектов, доведенных до такой стадии, мало. Поэтому в РОСНАНО пришли к мысли, что надо создавать инфраструктуру. Но у них есть жесткое ограничение — все должно быть привязано к нано. И они пытаются говорить: да, инфраструктура нужна, но только для нано.
Но, с другой стороны, конечный продукт, даже на основе нанотехнологий, не является нано в классическом понимании. И, встречаясь со специалистами госкорпорации, мы объясняли, что создавать инфраструктуру только для продвижения нанотехнологий так же бессмысленно и бесперспективно, как строить свою инфраструктуру для каждого отдельного проекта. Нано — отдельный сектор, который может присутствовать во всех кластерах технопарка. Нужна общая инфраструктура, в которой будут нанокомпоненты. Допустим, мы в технопарке создали приборостроительную инфраструктуру, и к ней можно докупить немного приборов для нано.
А. Б.: — Построив технопарк, ты получишь нанофаб, построив нанофаб, можно ничего не получить.
Д. В.: — И Чубайс все это понимает. Поэтому будет принято решение о создании общей с РОСНАНО инфраструктуры, а не отдельного нанофаба.
— В общем, развитию инновационного бизнеса в Академгородке мешает прежде всего отсутствие соответствующей инфраструктуры?
Д. В.: — Во многом. Но есть еще другие проблемы. Сейчас региональные власти создают венчурные фонды, и это очень позитивный и нужный процесс. Но венчурные фонды сталкиваются с тем, что нет готовых проектов для инвестирования. У венчурного инвестора нет экспертов для оценки существующих проектов. То есть возник своеобразный пробел: есть деньги, есть какие-то проекты, но связать их невозможно.
Эту свободную нишу должны заполнить компании, помогающие инноваторам дорасти до венчурного инвестора. Ведь объектом для венчурного инвестирования является предприятие, а не сама идея и даже не патент на нее.
А государство сейчас должно понять, что не надо искать прибыль там, где ее нет. Прибыль дает не сам технопарк, а его резиденты-инноваторы. И главное — инфраструктурой помочь инновационному бизнесу не отвлекаться от главного.
Поддержка инновационного бизнеса будет вкладом государства в будущее.
Ерлан Байжанов
Надежда Ойноткинова
Источник: «Эксперт Сибирь»
