Владимир Захаров: «Оставив науку, я бы изменил самому себе»

19.12.08

Публикуем интервью с известным российским ученым, физиком-теоретиком и математиком, академиком РАН (1991), лауреатом государственных премий СССР (1987) и РФ (1992), лауреатом медали Дирака (2003), а также известным поэтом Владимиром Евгеньевичем Захаровым. Он родился в 1939 г. в Казани, учился на физфаке Новосибирского университета, с блеском защитил докторскую диссертацию, 11 лет руководил Институтом теоретической физики им. Ландау; один из самых цитируемых российских учёных. С 2005 г. он – регент-профессор математики Аризонского университета в г. Тусоне (США) и завсектором математической физики в Физическом институте им. Лебедева в Москве.

– Почему Вы решили стать ученым? Стал ли Ваш путь в науку продолжением семейной традиции, или Вы – первый в семье, выбравший эту стезю?

– Я не первый ученый в моей семье. Мой старший брат Юрий Евгеньевич (1932 – 1979) был профессором механики и заведующим кафедрой в Калужском филиале МВТУ. Он рано умер, но в Калуге его помнят.

Моя семья была типичной провинциальной интеллигентской. Родители получили образование в Казани. Мать окончила университет по кафедре зоологии беспозвоночных у весьма известного профессора Ливанова. Он прожил сто лет, его сын стал известным академиком. Матери светила академическая карьера, но, выйдя замуж, она удовольствовалась позицией учителя биологии в школе. Отец был лесным инженером, он также окончил Казанский университет. В семье был культ поэзии и науки, вообще– культ культуры. Брат собирался стать историком-востоковедом и имел для этого все предпосылки. Но когда его кумира, академика Крачковского, ведущего арабиста России, в 1949 г. ошельмовали, брат убоялся идти в историки и поступил в МВТУ. По-моему, он всю жизнь был не очень счастлив из-за такого выбора профессии. После его смерти осталась роскошная коллекция марок и солидная библиотека книг по истории.

– Почему Ваш выбор остановился на физике и математике? Когда Вы почувствовали любовь к точным наукам?

– В детстве я увлекался химией, имел небольшую лабораторию. Но однажды прочитал книгу Сергея Боброва «Волшебный двурог» [1] и влюбился в математику. Эта книга сейчас вышла новым изданием, всячески её рекомендую. Бобров был на самом деле поэтом, членом «Центрифуги», другом Пастернака, который посвятил ему книгу «Поверх барьеров». Но он увлекался математикой. Не он один среди поэтов, – Николай Олейников, великий обериут, тоже имел теорию чисел в качестве хобби. А физика… Ну, это было веяние времени. Хотя она меня тоже живо интересовала.

– Участвовали ли Вы в олимпиадах школьников? Были ли эти выступления успешными?

– Я легко брал первые призы на Олимпиадах в Смоленске, причем решал задачи и за старшие классы. Потом уже сам проводил Олимпиады в Сибири. В 14 лет я уже уверенно интегрировал.

– Почему Вы выбрали для учебы Новосибирский университет? Была ли учеба в НГУ интересной? Какие ученые, профессора, преподаватели оказали на Вас наибольшее влияние?

– Я сперва учился в Московском энергетическом институте (МЭИ), куда поступил по настоянию своего брата. Там я получал повышенную стипендию, но мне было скучновато. Однако вскоре судьба распорядилась так, что я стал лаборантом в Институте ядерной физики у Г.И. Будкера [2]. Он тогда располагался на территории Курчатовского института. Год я провел в качестве экспериментального лаборанта, о чем ничуть не жалею. Я узнал, что такое физика, из первых рук. Люди вокруг были благородные. На отсутствие у меня диплома внимания не обращали. Потом, однако, надо мной поставили менее благородного, да и довольного малоквалифицированного человека. Называть его имени я не буду; возможно, он еще жив. Я сразу же пошел к Будкеру и запросился в теоретики. Он согласился, но потребовал, чтобы я переезжал в Новосибирск вместе с институтом. Это я с удовольствием и сделал. Там меня приняли на четвертый курс физфака, сохранив мою
позицию лаборанта пятого разряда (с приличной зарплатой). Через два с половиной года я закончил НГУ с красным дипломом.

– Какова область Ваших научных интересов?

– Область моих научных интересов довольно широка. Это – физика и математика нелинейных волн, а также общая теория относительности и классическая дифференциальная геометрия. На две трети я – физик, на одну – все-таки математик. Я – один из создателей теории солитонов, которая имеет как физические, так и математические аспекты. Мне принадлежит решение задачи о классификации n-ортогональных систем координат в пространстве размерности три и больше. Эта задача была сформулирована в 1817 г., и в течение ста лет считалась очень важной. Потом о ней забыли. Я решил ее в 1997 г. методами, разработанными в теории солитонов.

Как физик я занимаюсь теорией плазмы, нелинейной оптикой, волнами в океане и в атмосфере. А еще – черными дырами. Мне интересны также модели естественного отбора и экономической конкуренции. Они тоже имеют математические параллели с теорией волновой турбулентности, которой я тоже активно занимаюсь. Есть у меня работы по вихрям в гидродинамике и атмосферах планет. Последнее время я поставил своей задачей создать теорию ветрового волнения, а также теорию волн-убийц в океане. В этом направлении мы с учениками быстро движемся.

– Академик В.И.Арнольд в одной из своих книг написал, что математика есть часть физики? Согласны ли Вы с его тезисом?

– Арнольд – замечательный ученый, а по характеру он полемист и даже бунтарь. Этим он мне глубоко симпатичен, хотя я далеко не уверен, что эта симпатия взаимна. Его высказывание парадоксально. Оно принадлежит, по определению Нильса Бора, к числунетривиальных истин. Бор говорил, что утверждение есть тривиальная истина, если противоположное утверждение есть явная неистина. Но бывает так, что противоположное утверждение есть тоже истина, причем столь же нетривиальная. Таково и высказывание Арнольда.

Рассмотрим утверждение: пять есть нечетное число. С одной стороны, это математический факт, который можно строго доказать, исходя из аксиом Пеано. С другой стороны, это факт экспериментальный. Пять монет равного достоинства нельзя поровну разделить на двоих. В этом вполне убедились лиса Алиса и кот Базилио. В США некоторые области науки, которые мы относим к теоретической физике (например, аналитические модели в нелинейной оптике), без колебаний относят к прикладной математике.

Дискуссия в клубе «Под интегралом». В центре – Ю.Б. Румер, слева – В.Е. Захаров. 1965 г. Автор: Давыдов Владимир Николаевич. С сайта www.soran1957.ru

Пафос Арнольда направлен, конечно, против школы Бурбаки, которая стремится максимально усовершенствовать язык математики, добиваясь того, чтобы каждое утверждение обслуживало как можно больше математических фактов. Арнольд считает, что при этом уходит на второй план важность самого поиска новых фактов. Здесь с ним можно (с известной осторожностью) согласиться.

Всем известна гипотеза Римана (1859): нетривиальные нули дзета-функции лежат в комплексной плоскости на критической прямой, параллельной мнимой оси и проходящей на действительной оси через 1/2 (все нетривиальные нули дзета-функции имеют действительную часть, равную 1/2). Эта гипотеза до сих пор не доказана, хотя известно, что нулей на критической прямой бесконечно много [3]. Дзета-функция не более чем контурный интеграл, зависящий от параметра. Её легко найти численно. Недавно на очень больших расстояниях это было сделано и было найдено, что статистика расстояний между нулями буквально совпадает со статистикой уровней в одной из теорий случайных матриц. Этот факт сегодня многих волнует, в том числе, несомненно, и Арнольда.

– Правда ли, что Вы долгие годы были невыездным? Причиной этого была тематика Вашей работы или что-то иное?

– О, я был невыездным не потому, что занимался закрытой тематикой. Я ею никогда не занимался. Но я был одно время очень активным диссидентом. Из-за этого и был невыездным 24 года – с 1964-го по 1988-й. Сейчас многие примеряют диссидентские одежды. Но в моем случае все просто. В НГУ есть профессор современной истории И.С. Кузнецов. Он издал книгу «Академгородок в 1968 г.: «Дело сорока шести» в зеркале документов» [4]. Там даже есть одно мое стихотворение и есть протоколы всяческих собраний и закрытых совещаний. Я был очень активным диссидентом, но вскоре от этого движения отошел, хотя с некоторыми его деятелями сохранил дружеские отношения. В общем-то меня тогда едва не посадили, но Будкер защитил. Да и ученые с Запада вмешались (в частности, «Союз обеспокоенных ученых» [5], которому я с тех пор помогаю финансово).

– Когда Вы почувствовали себя поэтом? Первое стихотворение – каким оно было?

– В моей семье и мама, и старший брат писали стихи. Я им подражал, и первое стихотворение написал в девять лет. Оно было о Сталине. Этот факт с документальной точностью описан в моей небольшой поэме «Барабаны, или ленинградское дело». Она опубликована в моей последней книге стихов «Весь мир – провинция» [6]. Потом я долго не писал, а больше читал и учился. Снова, и уже всерьез, начал писать стихи в Новосибирске, в возрасте 22 лет. С тех пор уже и не прекращаю.

– Правда, ли что в определенном возрасте у Вас было желание бросить науку и уйти в поэзию? Сильным ли было искушение? Как его удалось преодолеть?

– В Новосибирске, в университете, я быстро приобрел известность как поэт. Мысли о том, чтобы стать профессиональным поэтом, действительно, возникали. Их охотно поддерживали некоторые романтические девушки. Но в конце концов я понял, что у каждого свое «дело» и что, оставив науку, я непростительно изменю самому себе. Некоторые мои друзья-поэты до сих пор считают, что, оставаясь профессиональным ученым, я нанес непоправимый ущерб своему поэтическому таланту. Никто не может сказать, правы ли они. Я отнюдь не уверен, что, ставши профессиональным поэтом, я бы попросту выжил. В любом случае этот разговор несвоевременен. Сейчас уже поздно что-то менять.

Вопросы задавала
Наталия Демина

Письмо сорока шести сотрудников новосибирского Академгородка, 19 февраля 1968 г.

Отсутствие в наших газетах сколько-нибудь связной и полной информации о существе и ходе процесса А.Гинзбурга, Ю.Галанскова, А.Добровольского и В.Лашковой, осужденных по ст. 70 УК РСФСР, насторожило нас и заставило искать информацию в других источниках, в иностранных коммунистических газетах. То, что нам удалось узнать, вызвало у нас сомнение в том, что процесс проводился с соблюдением всех предусмотренных законом норм, например такой, как принцип гласности. Это вызывает тревогу.

Чувство гражданской ответственности заставляет нас самым решительным образом заявить, что проведение фактически закрытых политических процессов мы считаем недопустимым.

Нас тревожит то, что за практически закрытыми дверями судебного зала могут совершаться незаконные дела, выноситься необоснованные приговоры по незаконным обвинениям.

Мы не можем допустить, чтобы судебный механизм нашего государства снова вышел из-под контроля широкой общественности и снова вверг нашу страну в атмосферу судебного произвола и беззакония.

Поэтому мы настаиваем на отмене судебного приговора Московского городского суда по делу Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой и требуем пересмотра этого дела в условиях полной гласности и скрупулезного соблюдения всех правовых норм, с обязательной публикацией материалов в печати.

Мы требуем также привлечения к ответственности лиц, виновных в нарушении гласности и гарантированных законом норм судопроизводства.

Источник: «Наука в Сибири», 28 июня 1990 г.

Примечания:

1. Книгу С.П. Боброва можно скачать на сайте http://www.math.ru/lib/book/djvu/dvurog.djvu

2. Будкер Г.И. (1918–1977) – директор Института ядерной физики, академик (1964).

3. На 2004 год проверены более 10¹³ первых нулей. Большинство математиков полагают, что гипотеза верна. Многие утверждения о распределении простых чисел, в том числе о сложности некоторых целочисленных алгоритмов, доказаны в предположении верности гипотезы Римана. Гипотеза Римана входит в список семи «проблем тысячелетия», за доказательство каждой из которых Институт математики Клея выплатит приз в 1 млн. долларов. Известен ответ Гильберта на вопрос о том, каковы будут его действия, если он по какой-то причине проспит пятьсот лет и вдруг проснется. Математик ответил, что самым первым делом он спросит, была ли доказана гипотеза Римана.
(Источник: http://en.wikipedia.org/wiki/Riemann_hypothesis).

4. Кузнецов И.С. Академгородок в 1968 г.: «Дело сорока шести» в зеркале документов // Вестник НГУ. Серия: история, филология. Т. 6. Вып. 1. История. Новосибирск, 2007. Ее можно скачать на сайте http://forum.academ.org/index.php?showtopic=324708(перед скачиванием нужно пройти простую процедуру регистрации).

В книге отмечается, что в начале 1968 г. сорок шесть научных сотрудников СО АН и преподавателей НГУ подписали письмо с протестом против нарушения гласности в ходе самого крупного судебного процесса над московскими «диссидентами» А.И.Гинзбургом, Ю.Т.Галансковым и др., арестованными за самиздат. Это выступление стало наиболее масштабным для того периода проявлением оппозиционной общественной активности ученых Академгородка и вместе с тем Новосибирска и всей Сибири. Среди подписантов были представлены сотрудники различных учреждений Академгородка.

Директор-организатор Института ядерной физики СО РАН Будкер Герш Ицкович (1918-1977)

Хотя под письмом не было подписей академиков и член-корров, его подписал ряд известных ученых, в том числе шесть докторов наук. Среди них математики Г.П.Акилов, Ю.Ф.Борисов, А.В.Гладкий, А.И.Фет; биолог Р.Л.Берг, историк М.М.Громыко. Ряд молодых ученых, ставших участниками рассматриваемой акции, впоследствии добились впечатляющих научных результатов. Сотрудники Института ядерной физики В.Е. Захаров и А.М. Фридман стали академиками РАН. Последний прославился предсказанием неизвестных спутников планеты Уран, которые затем были открыты американской космической станцией «Вояджер-2». Другой сотрудник Института ядерной физики, И.Б.Хриплович, стал членом-корреспондентом РАН. А.М.Шалагин, который в 1968 г. был инженером в Институте геологии и геофизики, в настоящее время – член-корреспондент РАН, директор Института автоматики и электрометрии СО РАН. Многие «подписанты» были широко известны как инициаторы различных общественно-культурных инициатив, в том числе в клубе «Под интегралом».

И.С.Кузнецов делает вывод, что «письмо сорока шести» объединило наиболее активную, успешную в профессиональном и общественном плане часть научного сообщества новосибирского Академгородка. Письмо было адресовано Верховному суду РСФСР, Генеральному прокурору СССР и в другие органы советской власти. Однако далее события – по не выясненным до сих пор причинам – приняли неожиданный оборот: 23 марта 1968 г. текст письма был опубликован в газете «Нью-Йорк таймс», а 27 марта – оглашен по «Голосу Америки» с указанием всех фамилий «подписантов» и их регалий. Зарубежные СМИ подняли шум о чуть ли не «восстании ученых» в Академгородке. Естественно, это вызвало чрезвычайно негативную реакцию наших властей, тем более что незадолго до этого в Академгородке произошел другой «скандал» – знаменитый фестиваль «бардов», «гвоздем» которого стали выступления Александра Галича. Все это было оценено официальными органами как своего рода «антисоветская демонстрация».

Фото В.А.Баева (Архив М.А.Лаврентьева из ИГиЛ С сайтаwww.soran1957.ru)

Ученые-подписанты подверглись различным гонениям, им объявляли партийные взыскания, исключали из партии, увольняли с работы и пр. Из книги следует, что одним из подписантов была сестра Т.И.Заславской – М.И.Черемисина, преподаватель НГУ и сотрудник Института филологии СО АН СССР. После истории с письмом ей отказали в возможности продлить ее работу в университете (по совместительству). «У Майи Ивановны гибла целая специализация... Спасая свое направление, она целый учебный год работала со студентами на общественных началах, без оплаты. И лишь через некоторое время удалось преодолеть институтское «табу»… В своих воспоминаниях Майя Ивановна пишет, что «очень многие из «подписантов» сломались, раскаивались, тяжело переживали… У многих оказались покалечены и судьбы. Многие уехали из Академгородка… Мы, «подписанты», в изоляции были года полтора… От преподавания меня официально отстранили, но я, с молчаливого согласия деканата и института, продолжала вести занятия «подпольно»». Сейчас М.И.Черемисина – профессор НГУ, главный научный сотрудник Института филологии СО РАН.

В книге приводится интервью с В.Е.Захаровым, в котором, в частности, говорилось: «В какой-то момент меня вызвал академик Будкер, директор института. «Я всё знаю, – сказал он. – Ты это кончай, потому что уже об этом известно и огромный удар будет скоро по вам нанесён!» – «К сожалению, уже поздно, я послал документы в Москву», – ответил я. На самом деле, они ещё не были отправлены. И в этот вечер стали приходить ко мне люди и отказываться от своих подписей, говоря, что их насильно туда затянули. Люди испугались – сначала был восторг и эйфория, а потом пошла волна страха. Что делать? У меня возникла такая идея: имеющиеся списки сжечь и собирать подписи по второму разу. … Те, кто подпишут по второму разу, никогда уже не откажутся, они понимают, что делают, и их бесполезно трогать.

Я пришёл к Будкеру на следующий день и говорю ему: «…я Вас вчера обманул. На самом деле письмо не отослано, старые списки мы сожгли, сейчас будем собирать по новой. Я, сами понимаете, первый подпишу по второму разу». Он меня спросил: «Володя, а сколько человек подпишут в нашем институте?» Я отвечаю: «В нашем институте подпишут 9 человек». – «Это будет больше, чем в любом другом?» – спрашивает он. Я говорю: «Да!». – «Это хорошо, иди», – отвечает он. Так у нас с ним был заключён негласный союз. Он, по сути, нам сочувствовал изо всех сил и даже гордился, что его институт на первом месте по наличию совести и гражданской смелости».

5. Union of Concerned Scientists (http://ucsusa.org/)

6. Захаров В. Весь мир – провинция: Книга избранного. Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2008.

Существенное воздействие на жизнь городка первых лет оказывала личность М.А.Лаврентьева. Высокий, сутулый, любитель выпить и матершинник. Он не был чисто академическим ученым, любил эксперимент, поле. Страшно не любил всякие формальные заседания, советы и пр. <…>

М.А.Лаврентьев встречался со студентами НГУ по поводу не то сессии Верховного Совета, не то съезда партии, на котором был. Сказал примерно следующее: «Что можно сказать, вы и без меня прочитаете в газетах, что нельзя – я сказать не могу. Давайте лучше поговорим, как учиться в университете. Вот Пуанкаре учился в навигационной школе. Сдал 22 дисциплины: 11 математик, остальные специальные, навигационные. Первые у него шли хорошо, вторые – нет. Совет школы принял решение простить Пуанкаре навигационные дисциплины. Может быть, простить и у нас в НГУ кое-какие предметы». И вся аудитория восторженно завопила: «Историю КПСС!» Студентов мучили этим предметом.

Из воспоминаний М.П.Гавриленко // Кузнецов И.С. Академгородок в 1968 г.: «Дело сорока шести» в зеркале документов // Вестник НГУ. Серия: история, филология. Т. 6. Вып. 1. История. Новосибирск, 2007.

Источник: «Троицкий вариант» выпуск № 18N (854) 9 декабря 2008 г.